Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

— Так ведь я о деле, — серьезно возразил Хижняк, снова налегая на лопату. — Климат! Какой тут, к черту климат! О соловьях не поминай: воробья увидишь — и то событие. Откуда, мол, взялся бедовый? Вчера ворону увидел, рад был, ей-богу! А все Елена Денисовна… Говорил ей сразу после женитьбы: давай поедем домой, на Кубань. Так нет! Тут, мол, в Сибири, горы, тут рыба… пельмени… А у нас не горы? Не рыба? А пельмени на Кубани нельзя стряпать? — И Денис Антонович с таким азартом обрушился на новый ряд пластов, что только комки полетели.

— Поезжайте теперь, — не без хитрости посоветовал Иван Иванович.

— Теперь?.. Куда же я поеду, когда я в эту Сибирь врос по самые уши? Четверо ребят от сибирячки! Все равно, что взял я четыре цепи да четыре раза приковал себя к дереву. Разве уйдешь?

— Вот я скажу Елене Денисовне! Она вам задаст!

— Скажите! Она характер мой знает. Я хохол вредный, упрямый. Она меня так и зовет: «поперечный». Однако при всей своей поперечности не смог я ее переупрямить. И удивительное дело. Ездил я на Кубань к родне года три назад. В отпуске был. Но даже не догостил до конца. Загорелось одно: домой! Это в Сибирь-то «домой»! Мы с Леной тогда в Мартайге на приисках работали. Родные уговаривают: поживи, погости! Яблоки скоро поспеют… Сливы, вишен, черешни — хоть завались! Нет, хочу домой! У нас, говорю, в Сибири, горы — во! Рыба — во! — Денис Антонович размахнул руками, не выпуская лопаты. — Пельмени, говорю… А у нас, спрашивают, разве не рыба? Чем наши горы хуже? Пельмени? В любое время, пожалуйста. И сделали. Я сам фарш готовил… Да не такие они были, как у Елены Денисовны! Нет, говорю, то, да не то! Горы не те, пельмени не те, и поеду-ка я лучше в Сибирь. Так и погиб казак! — закончил Хижняк с легким вздохом.

Варвара вернулась очень быстро. Но она успела переодеться по-домашнему. В серенькой кофточке с широкой пряжкой на замшевом поясе, в темной юбчонке и простых сапожках, она выглядела еще моложе и милее.

— Ну, Варя, потрудись, товарищ комсомол, а мы с Иваном Ивановичем покурим маленько, — сказал Хижняк. — Как там дома? Чем собирается удивить нас сегодня Елена Денисовна?

— Она сделала все, что можно, и даже больше, чем можно, — ответила Варвара, с хмурым лукавством взглядывая на Ивана Ивановича.

Красивое лицо ее с нежно заостренным подбородком горело румянцем.

— У Елены Денисовны обед уже готов и пирог сидит в духовке. Но сама она опять убежала в больницу: трудный случай в родильном.

— Значит, ее вызвали? — задумчиво спросил Хижняк, доставая добротный кисет.

— Вызвали. — Варвара снова значительно глянула на Ивана Ивановича.

— А пирог в духовке?

— В духовке.

— Подгорел, наверно!

— Нет, не подгорел! Елена Денисовна нашла себе новую помощницу.

— Помощницу?

— Да, она выдернула ее прямо из машины и заставила стеречь молоко на плите, пирог и Наташку… Это ваша жена приехала, Иван Иванович, — тихо добавила Варвара.

— Ох, Варя! — Иван Иванович, уже насторожившийся, заулыбался, просыпал табак из бумажки, которую собрался было свернуть, без разбега, точно лось, перескочил через изгородь, и большими шагами пошел к поселку.

Хижняк поднял лопату, начал вяло копать, но одолеваемый доброжелательным любопытством, остановился:

— Как жена-то тебе показалась?

— Ничего! По-русски, должно быть, красивая. У нас, якутов, таких нет. Волосы светлые, как у Наташки, а глаза зеленые.

— Хм! Что ж, ты думаешь, красиво, когда зеленые глаза?

Варвара смутилась, но, помедлив, ответила убежденно:

— Если Иван Иванович выбрал с такими глазами, значит, это очень красиво.

Когда Аржанов рванул дверь, Ольга уже была на пороге и чуть не упала ему навстречу. Он подхватил ее, целуя, внес в комнату.

— Родная! Родная! — твердил он одно лишь слово, обеими ладонями сжимая ее голову, любовно всматриваясь в ее радостное лицо. — Оля, родная! Родная моя! — И он опять целовал ее, а она гладила его плечи и руки, задыхаясь от счастливого волнения. — Почему у тебя земля на щеке? — спросил он удивленно и покраснел: — Это я сам в земле! Милая, прости, я совсем забыл! Мы копаем огород с Денисом Антоновичем. Как я рад! Я рад, как мальчишка! — Иван Иванович снова обнял жену и рассмеялся заразительно весело.

Двухлетняя Наташка выбралась из своего гнезда — просторной корзины, где находились ее игрушки, и, подойдя поближе, доверчиво уставилась на больших смеющихся и целующихся людей.

Ольга глянула в пытливые детские глазенки, уголки ее рта горестно опустились, и она заплакала, прислонясь головой к плечу мужа.

— Теперь, Оля, ничего не поделаешь! — тихо, тоже сразу опечаленный, сказал Иван Иванович. — Не плачь, дорогая! Вон, Наташка, глядя на тебя, тоже плакать собирается. Уже губы распустила… Вот и заревела! Видно, и мне плакать придется.

— Кто обидел мою хорошую? Что случилось? — весело заговорила с порога жена Хижняка, очень миловидная моложавая женщина.

Хотя на дворе было еще по-весеннему зябко, Елена Денисовна, одетая в легкое платье, вся разрумянилась. От нее так и веяло здоровьем. Она на ходу приласкала дочь, успокоила и даже рассмешила Ольгу, рассказав, как Наташка встретила на днях Паву Романовну…

— В первый раз увидела вместо воротника целую лису с головой и с хвостом. Подходит к нашей щеголихе и говорит: «Пусти на пол». Видит, что лапки у зверя есть, зачем же его на плечах таскать? Все кругом засмеялись, а Пава вроде обиделась. Пришлось постращать девчонку, чтобы не приставала: укусит, мол, лисонька.

Иван Иванович грустно улыбнулся:

— К чему пугаете детеныша?

— Надо же, чтобы этот детеныш хоть чего-нибудь боялся! Они в садиках-то вон какие развитые! — с комической серьезностью сказала жена Хижняка.

Кастрюли и сковородки у нее передвигались по кухне словно сами собой, и все спорилось в ее ловких быстрых руках.

Ни на минуту не переставая заниматься делом, она рассказывала:

— Мальчик родился. Такой крупный да славный. Мать-то совсем было замучил, а под конец сам задохнулся. Акушерка дежурила молодая, испугалась. Я двадцать лет принимаю, а тоже струсила: мертвый, да и только! Повозилась с ним порядочно, пока вздохнул. И не успел вздохнуть, закатился ревом. Ну, думаю, реви теперь на доброе здоровье, у меня дома событие, некогда на тебя любоваться!

— Там я нахлебником, а живу в этой половине, — сказал Иван Иванович, поднимаясь с чемоданами на крыльцо дома с другой стороны. — Хижняки — замечательные люди. Вот ты подружишься с ними!.. У них еще девушка живет: Варвара Громова…

— Девушка? — повторила Ольга, опуская свертки и сумки на стул в комнате, явно предназначенной для столовой; снова обняла мужа, но, прижимаясь к его груди, спросила. — Та девушка, которая прибегала?