Влас Иванов-Паймен - Мост

Тражук и выглядел здоровым, и на недуги не жаловался: без отдыха бегом мог подняться на Атаманскую гору. Но его забраковали из-за плоскостопия.

Тяжело было им двоим довольствоваться тихой городской жизнью, когда все друзья-товарищи воевали.

Найти работу для души в свое время помогла Семену Николаеву Анук Ятросова — мысль эта родилась еще во время просмотра мольеровского «Тартюфа» в театре, когда Тражук затерялся в саду. Надо написать пьесу о теперешней жизни самому! Но ведь для этого нет опыта и просто знаний — как это делается.

Тогда-то Анук и посоветовала Семену сначала попробовать перевести на чувашский язык русскую пьесу.

В отделе просвещения пьесы о сегодняшнем дне, о которой мечтали Семен и Анук, не нашлось. Как поступить дальше?

Семен тогда взялся за Островского. И вот перевод драмы «Бедность не порок» завершен. Немало усилий затратил Семен, взявшись за совершенно незнакомый труд, по все-таки он закончен!

Хорошо бы теперь драму поставить в театре! По, живя в городе, это невозможно, даже с такой помощницей, как Анук.

Надо ехать в село — там и артисты найдутся и зрители.

Об отъезде из города Семен подумывал и раньше. Работа инспектора, которой он поначалу увлекся, ему со временем стала казаться скучной. Хотелось бы поработать в чувашской деревне, приносить какую-то реальную пользу.

Побывав в Чулзирме, он понял, что и там теперь больше размышляющих о жизни людей, он ведь сам когда-то крепко подумывал, искал новый путь. Ему помогли тоже люди, но более зрелые, более развитые, чем он. А теперь настало время ему самому стать полезным — помочь отрешиться от старых взглядов и представлений, а может быть, тоже показать новую дорогу тем, кто ищет ее.

И возник еще один повод, влекущий Семена в село. Последнее время он стал скучать по Плаги и Васятке.

Возможность перейти на работу в село появилась. После отъезда на фронт заведующего уездным отделом просвещения на его место из Самары прибыл товарищ Малинин. И Семен, и Тражук, и Анук были обрадованы приездом их лесного товарища и городского учителя. Он передал им привет от Воробьева, сообщил новости. Школу, в которой они учились, оказывается, закрыли, все курсанты отправлены на фронт. И все же Воробьев снова мечтает к зиме открыть школу — недалеко время, когда враг будет разгромлен на всех фронтах.

Вскоре из Ключевки приехал Радаев. И там, оказывается, заведующий отделом просвещения призван в армию. И Радаев просил прислать на его место не кого-нибудь, а именно Николаева. Семен и сам выразил желание отправиться туда как можно быстрее.

Анук, загоревшаяся идеей постановки пьесы на чувашском языке, не захотела отстать от друга. В укоме не стали ее отговаривать, сочли более полезной ее работу среди женщин Ключевки.

Таким образом, чулзирминская колония в Красном доме распалась. Тражук остался в городе один. Он даже и не заговаривал о поездке в деревню. Он точно знал: не отпустит уком, но не забыл Тражук и слов Воробьева… Тражук мечтал учиться дальше.

— В укоме более-менее здоровых мужчин теперь только двое — я да ты, товарищ Петров, — сказал ему как-то секретарь укома Ильин. — Остальные все хромые да больные. У тебя борода длинная, а у меня волосы, — добавил он, смеясь. — А поэтому и работать нам приходится больше других. Остальные-то — женщины, у них — дом, хозяйство, дети…

Волосы у Ильина действительно длинные. Совсем как у Максима Горького. Когда он сидит в кабинете за столом — его и напоминает. Но это пока сидит. А встанет — Тражуку по плечо — очень уж невысок. Но веселый, добрый. Тражук к нему привык.

На имя укома прибыл вагон политической литературы: книги, плакаты, лозунги. Тражуку предстояло распределить все по селам уезда.

Он горячо взялся за дело. На третьем этаже освободили ему комнату. Вечерами он работал там. Как устанет — выходит на балкон подышать воздухом; и комната и балкон теперь стали его кабинетом. По вечерам Тражук домой не торопится — дел невпроворот.

Балкон Тражука вроде коридорчика, крытого и огороженного с трех сторон стенами. Позднее Тражук узнал, что это — лоджия. Здесь, говорят, прежде вечерами сиживал хозяин дома Киселев. И любовался видом города и знаменитой Атаманской горой. Наверное, при этом о чем-либо мечтал, думал. Однако, разумеется, не о том, что вскоре здесь будет хозяином сын чулзирминского чуваша Михаила-лапотника. Если бы даже кто-нибудь в шутку сказал ему об этом, то помещик наверняка умер бы со смеху.

Тражуку очень нравился помещичий балкон. Укромный уголок. Снизу сидящего на балконе человека не увидишь.

Сегодня вечером работать в комнате Тражук не мог, беспокойно было на сердце, и он вышел на балкон и стал прохаживаться от стены к стене.

Утром откуда-то в уком заявился Илюша Чугунов. Сам очень торопился, с Тражуком разговаривал как-то бестолково. И новостями путем не поделился, взбаламутил только.

— Наши все, видать, погибли, браток! С Уральского фронта пришли страшные вести. Более точные сведения поступят в уком, сегодня-завтра все узнаешь… Пока я не очень-то верю тому, что слышал в штабе. Тороплюсь. А мне, видать, придется рыскать по прошлогодним лесным чащобам.

Больше сказать не успел, его позвали к Ильину.

Страшно подумать: на Уральском фронте — полсела из Чулзирмы и полсела из Сухоречки. Самые отважные, самые умные, самые здоровые. Многие погибли раньше: Спирька, Поликан, Нюра, Ундри, Киргури… Всех остальных касались слова, что сегодня Тражук услышал от Илюши. В этих словах — жизнь нескольких сотен людей. Если вспоминать каждого в отдельности — сердце не выдержит. Можно с этого балкона броситься вниз головой. Перед глазами встают один за другим — знакомые, близкие люди, на душе становится как-то тесно. Вспомнился самый дорогой друг. Румаш!.. Улыбается, слегка скривив губы. Нет, не может смерть его одолеть!

Мысль о Румаше внезапно успокоила Тражука.

Новая самана, новый мир рождается в кровавых битвах. Тысячи отважных сынов народа отдают жизни за светлое будущее. Веками народная кровь орошала поле брани, но не становилось от этого легче жить. Даже прославленным героям. Теперь народ поднялся на борьбу за то, чтобы навсегда покончить с несправедливыми войнами, утвердить свою волю, закрепить свое счастье. И снова вспомнились слова торжественного гимна:

Это есть наш последний И решительный бой.

С Интернационалом Воспрянет род людской.

Война кончится нашей победой. Тысячи погибнут — завоюют миллионам счастье. Забудут ли оставшиеся в живых тех, кто погиб? Нет, никогда не забудут. Словно яркие звезды, будут звать имена погибших все вперед и вперед…

Опять разволновался и долго не мог успокоиться Тражук. Даже в омуте не остудить охваченное пламенем сердце. Только разве можно утопить горе в кровавой реке? Вспомнился потемневший от мрачной вести Илюша. Счастлив ли он? Хоть на настоящее дело пошел. Водь не берут же его, Тражука, в Красную Армию. Уж не убежать ли на фронт самому?