Влас Иванов-Паймен - Мост

— Э-э, друг мой, ты опять хочешь увильнуть от прямого ответа. Ты скажи — есть ли бог? Если нет бога, то чего ото ты сидишь тут и вспоминаешь Христовы речения? Если не было Христа — он и сказать ничего не мог. Допустим, нет бога, согласимся, что Христос не родился от порочной или непорочной девы. И все же бог, предержащий порядок в мире, обязательно нужен. Пусть и новый порядок будет от бога. Без того народ не поверит в вас. Ну, чего молчишь? Есть у вас какой-нибудь бог или нет?

— Как тебе сказать? Услышишь — не поверишь. Не своими словами, а словами другого человека, что и тебя и меня умнее, скажу… В древности в Пакистане жил один философ. От имени Человека он говорил с самим богом. «Ты, боже, всемогущий. Однако ты, словно слепой, мир создал весьма беспорядочным. И я всесилен, только не слеп. Свое дело делаю я более рассчитанно и умело. Ты создал реки и моря. Я перебросил через реки мосты, по морям вожу корабли и лодки. Ты создал дикие горы и скалы, а я на склонах этих гор развел сады, взрастил плоды».

— Взрастил? — с издевкой прервал Мурзабай гостя. — Что ты там взрастил? Божье дерево, божьи плоды взрастил. А сам ни одного плода вновь создать не можешь.

— Могу! — воскликнул Ятросов с такой силой, словно философ, обличающий самого бога в ошибках. — Приезжай в Вязовку, ко мне. Я тебя угощу ягодами и плодами, их совсем не господь создал, а я сам. Повторяю: я сам. Пусть бог, скажем, красную малину создал! А в моем саду, благодаря моим стараниям, растет и черная.

— Ты чудишь! — Мурзабай обмяк. — Врешь небось, друг Хрулкки. Ты же не волшебник. Ты же сам говаривал раньше, что-де волшебники бывают лишь в сказках Микки.

— Стать волшебником может каждый, Павел. И меня не бог учил, я от людей получил знания. В Тамбовской губернии живет один добрый, но непохожий на волшебника русский… Я побывал у него. Черная малина — это что еще! Этот человек выращивает множество удивительных плодов и ягод. Ну, немного и я перенял у него. Видишь, этот запутанный и беспорядочный божий мир должен и может привести в порядок не бог, а человек…

Мурзабай сидел некоторое время молча, подергивая себя за бороду, и много спокойнее, чем раньше, произнес:

— Если б это говорил кто-то другой, не ты, Хрулкки, — ни за что не поверил бы. Ты, Хрулкки, никогда не врал… Сколько я помню. Вот за это я тебя ценю. Я приеду в Вязовку, отведаю черную малину…

…Провожая гостя, Муразабай запечалился.

— Эх, Фрол Тимофеевич, друг мой, опять остаюсь один, — сказал он. Затем, прищурив глаза, удивил учителя словами: — Увидишь Симуна, кланяйся!

Девушку на следующий день после свадьбы чуваши называют сень син [32] Сень син — новый человек. . Она, по обычаю, должна носить другой убор, не тот, что носила до замужества. Вновь одетый наряд иногда до неузнаваемости меняет человека, по характер-то не так просто изменить!

Кидери стала сень сип раньше своей подруги. Уксинэ не повязывала сурбана [33] Сурбан — головной убор молодой женщины, напоминающий полотенце. Им закутывают голову, чтобы свекор или свекровь не видели волос снохи. , платья на ней были такие же, что она надевала в девичестве, но ее, как и Кидери, все называли сень син.

На голове Кидери — сурбан, на груди позвякивают серебряные монеты. Она следует в одежде обычаю старины. И хотя ее раздражают металлические рубли, висящие на подвесках у висков, которые при беге и быстром движении могут ударить по глазам, Кидери вслух не выражает неудовольствия.

Но характер Кидери, хотя она вышла замуж и сменила наряд, нисколько не изменился.

И Зар-Ехим с того момента, как женился на Кидери, не стал другим. И ума у него не прибавилось с тех пор, как он стал спать с женой. По селу даже пробежал слушок, будто молодая жена колотит молодого супруга. Может, так и есть. Как говаривали старики: дыма без огня не бывает.

Однако Ехима, видать, разговоры не очень-то смущают: он по-прежнему, как и до женитьбы, старается отлынивать от работы. Нужно идти молотить на гумно или косить в поле — Ехим сразу же притворяется хворым. И отец и мать Ехима — люди мягкие, старшего сына вырастили в ласке и неге. Теперь уж и сами не рады.

Ехим с детства дружил с Санькой. Подражая русскому товарищу, он, как Санька, стал неверно произносить некоторые чувашские слова. За огненно-рыжие волосы его еще с детства звали Зар [34] 3ар — желтый. -Ехимом. Эта кличка осталась за ним и сейчас.

Кидери сама привезла с гумна зерно. Открыла ворота, подвела копя к глиняному амбару. Ехим в окружении ребятишек сидел в сарае и мастерил им бумажного змея. Кидери позвала мужа — таскать мешки. Молодой супруг и бровью не повел, видать, не услышал оклика. Жена вошла в сарай и огрела мужа кнутом, он вскочил и поохал для вида. Ребятишки с шумом и гамом разбежались по домам. Зар-Ехим, медленно переставляя ноги, принялся перетаскивать мешки в амбар. Он даже и не подумал рассердиться за то, что Кидери хлестнула его кнутом. Но стоило Кидери в сердцах порвать бумажный змей, Зар-Ехим от злости побагровел.

— Дура… дура… дура! — почти плача, сжав кулаки, выкрикнул Ехим. Ему не пришло на ум других слов.

Молодая женщина невольно рассмеялась. Пока она распрягала лошадь, Ехим наконец нашелся:

— Ей-богу, в солдаты пойду! — пообещал он. — Санька давно зовет меня. Вернемся, как Назар, офицерами…

— Хоть сегодня отправляйся, горевать не буду. Может, енералом вернешься.

Ехим, перетаскав мешки, ушел со двора, даже не затворив распахнутые ворота.

Кидери легла спать, так и не дождавшись мужа. Тот не вернулся и на следующий день.

— Скорее всего, с ночевкой рыбачить пошли, — предположил отец.

Кидери не поехала в поле — ждала Ехима. Однако он не пришел и к обеду. Тогда сень син обеспокоилась всерьез: уж не отправился ли муж на войну, чтоб на самом деле стать «енералом»?..

Кидери у реки увидела ребятишек и подозвала к себе. Один из них — Пантти — оказался сыном Палли, а другого, такого же рыжеволосого, как Ехим, Кидери не знала.

На вопрос Кидери, не видели ли мальчишки Ехима, они отвечали сбивчиво наперебой:

— Мы стояли на берегу Ольховки за Санькиным двором и ждали, что Ехим пичче запустит нам змея, — сказал Пантти, — а он прошел мимо, о бумажном змее ничего даже не сказал, спросил нас: почему не купаетесь?..

— Сегодня нельзя купаться, — перебив Пантти, залепетал рыжеволосый. — Якрак сказал, что вчера Илья Пророк в воду льда напустил. Я его спросил: «А ты откуда знаешь, худое брюхо?» Якрака мы так зовем — худое брюхо. «Мама мне сказала, — говорит Якрак. — Но я и без того знаю, говорит, после ильина дня никогда не купаются». — «Так было прежде, а сейчас революция», — сказал я Якраку. «Революция! — он засмеялся надо мной. — Держи карман шире, говорит, как убежал в лес Вись-Ягур, революция кончилась». — «Нет, — говорю я, — совсем не кончилась. Салдак-Мишши с нашими отцами снова делают революцию». Мы чуть не подрались. «Сам, что ли, Салдак-Мишши тебе сказал?» — спрашивает Якрак. Я говорю: «Но Салдак-Мишши, а Тарас сказал». Тарас, он все на свете знает, Кидери акка!