Николай Чаусов - Сибиряки

— Я — что, я, например, согласен, братцы. Нам до Осетрова пять дней пути, а люди голодом еще насидятся…

— Твой медведь — ты и хозяин, — согласились водители.

На четвертый день снегопад сменился легким бураном. Снег устлал ледянку, закружил, залепил стекла. Пришлось включать свет. Вскоре одна за другой началу буксовать машины, то сдерживая, то растягивая колонну. И больше доставалось опять-таки ведущей, николаевской. Передние колеса не слушались руля, зарываясь в обочины, а задние на пробуксовках затягивало в стороны, норовя развернуть машину. Рублев, на этот раз в ведущем ЗИСе, то и дело подменял друга, но силы вскоре оставили его. Такое под стать было выдержать только Николаеву. В одну из остановок Рублев выбрался из кабины, чтобы расчистить под задними скатами снег, угруз в сугробах. Следующая машина, ослепив, вплотную подошла к первой.

— Дядя Николай, идея у меня, слышишь? — закричал Рублеву из кабины Митька Сазонов.

— Какая у тебя к черту идея, когда засели, — ворчал Рублев, пробираясь по снегу к задним скатам.

Но Митька тоже вылез из кабины, заговорил с жаром:

— Николай Степаныч, ты только выслушай… Давай, я тебя в кузов жестким буксиром толкать буду. Верняком легче пойдут машины.

— Некогда мне идеями заниматься, засядем.

Митька не унимался. Полез за Рублевым под кузов.

— Ты только подумай, Николай Степаныч. Ведь я то наезженной поеду, а если где буксану — ты поможешь. Дядя Николай!.. — всяко убеждал Митька.

Рублев, боясь, что вага не выдержит и покалечит машину, отнекивался, посылал Митьку ко всем чертям, но сдался:

— Ладно, пробуй свою идею, Митяй.

Крепкую березовую лесину прикрутили проволокой и веревкой к обеим машинам, по команде одновременно тронулись с места. Митька, обрадованный удачей, заорал Николаеву:

— Как она, дядя Егор, идея?

Николаев, вместо ответа, дал три коротких: «хо-ро-ша».

Но Митькина вага уже не помогала: машины буксовали, зарываясь по оси в снег, труднее стало и трогаться с места.

— Отцепляй вагу! — вылез на снег Рублев.

— Дядя Николай, так ведь лучше же было…

— Убирай, говорят! Видишь, силища на нее давит какая? Лопнет вага — машину из строя выведем… Убирай вагу!

— Ну еще маленечко, дядя Николай!..

Рублев сам подошел к ваге, пнул ее посредине валенком, выбил.

— Вот и вся твоя идея!

Колонна встала. Рублев приказал брать лопаты, расчищать путь.

— Товарищи, — заорал Митька, словно боясь, что его могут не услышать, — ведь я дело предлагаю. Мы же вон сколько проехали. Хорошо, сами видите… — И рассказал всем про предложенную им жесткую буксировку.

Водители мрачно выслушали Митьку, но измаянные в сверхчеловеческой постоянной работе руки и спины заставили обсудить хоть и сомнительную, но и небезнадежную Митькину мысль с толкачом. А Митька, почуяв молчаливое согласие, предлагал сцепить уже не два «самовара», а всю колонну.

— Кончай споры, работать надо, — крикнул Рублев, когда Митька умолк, и выжидательно оглядел товарищей. — Лопнет вага, еще и бед наделает. Тебе же, Сазонов, горбылем в кабину угодит.

— А ты постой, Николай Степаныч, человек дело говорит. Угодит горбыль — не угодит, а рискнуть не мешает. Вона уже мозоли сажать некуда, в крови все.

— Верно! Дело и есть! — подхватил Митька. — А ну, кто со мной в лес по ваги? — И, схватив топор, кинулся через бруствер.

Спустя полчаса вся колонна была сцеплена жесткими буксирами в один «поезд». Под колесами почти до льда выскребли снег, условились трогать с места по третьему сигналу все разом.

— Ура! — снова заорал Митька, когда машины, подталкивая друг друга, двинулись дальше, — дядя Николай, ты мне, как парторг, в приказ не забудь, слышишь?

И в самом деле, колонна пошла, тараном пробивая себе дорогу в снегу. А через час ее встретили сельчане, прокладывавшие путь. Не останавливаясь, необычный поезд прошел мимо шарахающихся на брустверы девчат и женщин, долго еще кричавших ему вслед веселые напутствия и посулы.

Дорога, без того смутно различимая в наступающих сумерках и буране, окончательно оборвалась. Николаевская машина, подталкиваемая напирающей сзади автоколонной, с ходу врезалась в целину, забуровила, поднимая на себя целые вороха снега. Николаев усиленно засигналил. И в ту же минуту позади что-то треснуло, отчаянно завопил Митька. Напор сзади прекратился, затем машину еще раз толкнуло вперед — и колонна остановилась. Рублев выскочил из кабины.

— Э-гей! Чего там?

— Наза-ад! Давай наза-ад! — орал где-то в буране Митька.

Рублев понял, что случилось неладное, подобрался к Митькиной машине — и ахнул: весь передок ее до самой кабины смят в гармошку, вдавлен, втиснут напиравшей сзади колонной под николаевскую. Где-то внизу, под кузовом, еще одиноко светилась тусклая разбитая фара. Кое-как колонна дернулась назад, выволокла искалеченный Митькин «самовар» на дорогу. Густой пар валил из-под жалкого подобия капота, мешался с пургой. Сбежались водители. При слабом красноватом свете единственной без стекла фары Рублев извлек обломки злополучного жесткого буксира, погрозил сломанной вагой Митьке:

— По башке бы тебя этой твоей идеей! Ну, чего теперь делать станем, изобретатель? Будет тебе приказ, выдумщик, напросился!

Митька молчал, шмыгал носом и отдувался. Молча, обреченно смотрели на аварию и остальные водители.

— Ну-ка герой, спускай воду! Спускай, говорят, пока не замерзла! А вы чего встали? — напустился Рублев на шоферов. — А ну, выбрасывай ваги, пока все машины не поломали!

— А как же я? — испугался Митька, вообразив, что его хотят одного оставить на Лене.

— А тебе что, Митяй? Самовар кипит, знай, чаек попивай да посвистывай, — смеялись водители.

— Мы тебе приказ пришлем, парень! Наградные!

— Значит, пока ехали — радовались, а как вага лопнула — один я виноват. Вот спасибо!

— Ладно вам шутковать, и так в штаны напустил парень, — заступился за Митьку Николаев.

Водители разбрелись по машинам, повыбросили из-под кузовов «Митькину идею», вернулись с лопатами расчищать путь. Однако те, что послабей, запротестовали:

— Чего тут начистишь в пурге? Переждать надо.

— Без того с голодухи ноги дрожат, какая еще тут к черту работа!

— Опять бузить? А кто слушать меня обещал? — оборвал Рублев.

На третий день ветер стих и можно было выйти па Лену. Обросшие, прокоптевшие у костров люди удрученно смотрели на занесенную снегом ледяночку, на бесформенные снежные холмы, где несколько дней назад стояла автоколонна.

— Ну, братцы, дождались ясна. Погожий будет денек. Видали, как верховичок за тучки принялся! — Николаев постоял, осмотрел понуривших головы шоферов, широко улыбнулся. — До чего же вы хороши, братцы! Мать родная откажется, не признает.