Николай Чаусов - Сибиряки

— Ешьте, чего же вы?

— Спасибо, Нюся. Но почему…

— Что?

Житов, обезоруженный и смущенный простотой Нюськиного обращения, не мог подобрать слов, как лучше спросить, чтобы не обидеть и понять девушку. Что она, жалеючи его или это серьезно?..

— Нюся, зачем вы так? И почему вы делитесь именно со мной?

— Ас кем же я должна? Здрасте!

Это откровенное, даже слишком прямое признание девушки еще больше смутило Житова. Уж не смеется ли она над ним? Но Нюська, кажется, и не думала лицемерить. Житов оглянулся на сидевших у костра ребят. И в их взглядах не прочел ничего насмешливого или осуждающего. Все будто бы шло так, как надо. Вспомнилась круговушка, его с Нюськой катание на санках, проводы, первый несмелый поцелуй… А потом три дня встречалась с ним на автопункте, встречалась так, как всегда, как инструментальщица с техноруком… И вот опять…

— Ешьте, говорю! Сейчас картошку еще достану.

Нюська полезла в костер, суковиной выкатила из горячей золы обуглившуюся картофелину, подбросила на ладони. Дала Житову:

— Ешьте!

Испеченная в горячей золе картошка показалась Житову очень вкусной. Может быть, потому, что ее касались Нюськины руки?

— Вот вы где притулились! — оглушил Житова подошедший к костру Михаил Косов. — Начинать будем, Евгений Палыч?

И то, что Косов тоже не нашел ничего предосудительного в их с Нюськой интимности, окончательно успокоило Житова, вернуло ему прежнее хорошее настроение.

— Да-да, пора начинать, Миша.

Житов помог собрать узелок, отдал Нюське. И снова заметил: взяла будто сестра, будто самый близкий ему человек, завязала, понесла в палатку…

У переката комсомольцы разбились на две группы: первая должна была стоя на лыжах счищать со льда снег и скалывать кромки, другая — придерживать людей за веревки, на случай, если кто-либо по неосторожности оступится в воду. Косов помогал Житову расставлять обе группы.

Но вот лыжники выстроились вдоль переката, застучали ломы. Житов, подойдя ближе к кромке, следил за работой. Тонкие большие льдинки быстро переплывали полынью и, стукаясь и громоздясь друг на друга, заметно наращивали лед нижней кромки.

— Евгений Палыч! Евгений Палыч!.. Перекат-то ведь закрывается! Каюк скоро будет нашему перекату! — кричал Косов. — А ну, нажмем еще, а ну, веселей, братцы!

Да Житов и сам видел, что перекат беспорядочно, но довольно быстро начинает скрываться под новым ледяным покровом. Вот тебе и забава! Видела бы это оставшаяся у костров Нюська! И сам закричал работавшим:

— Хорошо, товарищи! Продолжайте!

Однако чем дальше, тем лед становился все толще и откалывать его приходилось труднее. Мало того, нарост льда, приближаясь к самому быстрому течению переката, так медленно увеличивался в размерах, что перекрыть быстрину, кажется, нечего было и думать. Льдины то лезли друг на друга и дыбились, то ныряли под ледяной настил, руша и увлекая за собой сверкающие и лучах солнца обломки. Еще через час всем было уже ясно, что перекрыть бушующий поток не под силу. Поднятое первым успехом настроение упало.

— Хватит, братва, кончай!

— Поту больше вышло, чем дела!

— Черт бы его замораживал, перекат этот!..

И парни, нагрузив на себя ломы и лопаты, повалили к берегу разбирать лагерь. Только Житов, Косов да дед Губанов все еще стояли у переката. Старик, посасывая трубочку, сокрушенно смотрел на ледовое месиво и, казалось, что-то мучительно соображал.

— Эх, сорвалось! — с отчаянием сказал Косов. — Еще бы полчасика поработать…

— Нет, Миша, товарищи правы: ничего из нашей затеи не вышло. Нехорошо получилось, только ребят измучили — начал было Житов, но дед Губанов остановил его:

— Постой каяться-то, товарищ инженер. — Он постучал по рукаву полушубка трубкой, выбил ее, сунул в карман. — Не враз Москва строилась, так-то. Кажное дело — оно супротивление имеет, а не так: шасть — и в дамки!.. — И снова, волнуясь, полез за трубкой, достал кисет. Житов и Косов с нетерпением ждали, когда он опять заговорит.

— Ну, чего тянешь, дед? — не выдержал Косов.

Губанов рассосал трубку, сплюнул.

— Я, конечно, перекатов не замораживал, но примечал…

И он рассказал, как, рыбача зимой в прорубях, наблюдал за быстрым наростом льда на рыбачьих снастях, особенно на плетенках. Скует лед снасти, сперва легонько, потом крепче, а там и вовсе — не снасть, а железо чистое! Ни согнуть, ни разогнуть… А что если попытать набросать на перекат тонкие жерди, не скует ли их морозом, как снасти? А там и перекату легче замерзнуть будет…

— Дед! Да ты гений, дед! — вскричал Косов, облапив Губанова.

— Отзынь, сатана! Спину сломаешь!.. — вырвался из медвежьих объятий Косова старикашка. — А коли подходяще, спытайте, — довольный тем, что его затея понравилась, добавил он, снова запыхав трубкой и хитровато щуря глаза.

Житову тоже показалось стоящим предложение Губанова. Ведь то, что он предлагал, похоже на железобетон. Только каркасом будут жерди, а связующим — лед. Просто здорово! Но вот как еще раз поднять на это бригаду? Вон уже и палатки снимают, костры разбрасывают. Косов первым бросился к комсомольцам.

— Сто-ойте! — заорал он. — Ребята, дело есть! Верное дело!..

Размахивая руками, прыгая и увязая в снегу, он бросился к лагерю. За ним кинулся Житов, и только старик все еще оставался у переката, не выпуская изо рта своей трубочки.

Уговорить комсомольцев еще раз попытаться осилить перекат оказалось делом нелегким, однако палатки снова были поставлены, и комсомольцы, вооружившись топорами, отправились рубить жерди. Высокий плечистый парень увел Житова в сторону. Откуда он взялся? На перекате его не было. Да и среди шоферов и ремонтников пункта Житов такого не замечал…

— В чем дело, товарищ?

— А в том дело, что Нюську ты не трожь.

Житов почувствовал, как кровь прихлынула к его щекам. Стыд и гнев-разом охватили его. Значит, не так уж всем безразличен Нюськин выбор? Но какое право имеет на нее этот?..

— Собственно, кто вы такой?

Парень куснул губу, сплюнул в сторону.

— Это к делу не относится. Губанов я. Ясно?

Житов невольно оглянулся на Лену, на перекат, возле которого все еще торчала сутулая фигура деда Губанова.

— Дед мой, чего на него зенки пялишь? — повернул к себе Житова парень. — Ты на меня смотри, голубь. Не оставишь девку в покое — худа жди, понял? — И, поправив на ноге широкую охотничью лыжину, зашагал прочь от Житова, углубляясь в тайгу.

«Вот так денек! — думал, возвращаясь к палаткам, Житов. — То мастер, то Нюся, то провал, то опять этот с угрозами… Бельмо я им на глазу, что ли? Голубь! Решил запугать, разлучить с Нюсей!.. Ну нет, этого он не дождется!»…

Листяк, задержав Житова, усмешливо спросил: