Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— Ты на них не обижайся, они прочитали твою записку и, видишь, решили разбудить.

Как только вышли из депо, Виктор обнял ее и поцеловал. Оба засмеялись и, взявшись за руки, побежали к автобусной остановке.

В автобусе, кажется, не так уж бесприютно. И даже весело. На ухабах Виктор поддерживал ее. Они сидели на последней скамейке. Виктор снял с Нины рукавички и взял ее руки в свои. «Теперь не замерзнут». Было хорошо и совсем не нужны слова. В центре сошли с автобуса. Слабо освещенные улочки дремали. Валил густой снег. На перекрестках, где горели фонари, снег искрился. Незаметно очутились около студенческой столовки.

— Жаль, что закрыта, — сказал Виктор. — У меня есть два талона. Жрать охота.

«Позвать его к себе? Нет, дома Африкан».

— Отсюда недалеко живет моя бабушка, пойдем к ней, — предложила Нина, — у нее поедим.

Упрашивать Виктора не потребовалось.

Бабушка жила в небольшом одноэтажном домике. Окна ее комнаты освещены. Значит, не спит. «Лучше бы спала. Коля-то ничего. Разве только начнет усмехаться. А вот бабушка… Возьмет и скажет при Викторе: „Это что еще за наглость заявляться так поздно?“ Что, если сначала одной зайти? Подготовить… А он будет на улице ждать? Догадается. Нет, так не годится… Отступать поздно».

Постучала в окно. Открыла бабушка. В тесном коридорчике Нина лепетала что-то маловразумительное. Шли из депо. Замерзли. Решили зайти…

— Обметайте ноги, раздевайтесь и проходите, — тоном, в котором быди и недовольство и выговор, сказала бабушка. Повернулась и ушла в комнату.

Нина боялась взглянуть на Виктора. Он шепнул:

— Давай удерем.

— Неудобно. Раздевайся.

Да, одет Виктор не ахти как: гимнастерка засаленная, брюки в мазуте, на коленях грубые заплаты. Ну и пусть.

Бабушка появилась в дверях. Может, она надеялась, что они уйдут. Они, конечно, сразу же уйдут, но Виктор должен сначала поесть.

— Бабушка, познакомься — это Виктор Зорин.

Пренебрегая правилами хорошего тона, Виктор первый протянул руку.

— Проходите, — все так же вежливо и сухо проговорила бабушка и прошла в комнату, служившую одновременно ей спальней и столовой.

— Коля дома?

— Нет, они с Лелей в кои-то веки выбрались в театр, — бабушка села к столу и принялась за пасьянс.

— Гадаете? — спросил Виктор.

«О господи! Это бабушка-то гадает! Кажется, все-таки не надо было его сюда приводить».

— Нет, это пасьянс. Такая игра с самим собой.

— Как в шахматы играешь сам с собой. Неинтересно.

Бабушка встала и молча направилась в кухню.

— А ну ее, эту шамовку! Пошли, — тоскливо проговорил Виктор.

«Значит, он все время об еде думает».

— Ладно. Подожди. Я сейчас, — Нина помчалась в кухню. «Я все сейчас ей выскажу». Что «все», Нина не успела додумать.

Бабушка подкидывала угли в самовар.

— Что это за поздний визит? Что за манера, глядя на ночь, приводить в дом посторонних?

Глупо было ожидать другого. Конечно, только выговор. Нина молчала всего несколько секунд, а потом сорвалась… За что бабушка презирает Виктора? Что он рабочий и на нем замасленная одежда? Мысленно одернула себя: «Что я говорю? При чем здесь „презрение“?» Но ее несло. Виктор двое суток не выходил из депо. Они тракторы собирают в нерабочее время. Их никто не просил. Они сами. Он спал на верстаке. Она видела собственными глазами. Голодный. А столовка закрыта. Если бы не Африкан, она повела бы его домой. Но боится Африкана, он такое скажет, что гостю кусок в горло не полезет.

Замолчала. Когда она успела схватить полотенце и так его скомкать? Теперь оставалось одно — уйти.

— Мы пойдем.

Бабушка взяла у нее из рук полотенце и тоном, не терпящим возражений, произнесла:

— Попьете чаю и пойдете. Не к чему горячку пороть.

Бабушка пошла в комнату, Нина — за ней. Странно: Виктор исчез. Неужели ушел? Бежать за ним! Догнать!

Но бабушка, глянув на открытую дверь в Колину спальню, сразу все поняла: Виктор стоял у кроватки маленького Кольки. Зорин оглянулся и виновато проговорил:

— Он сильно кричал. Не могу терпеть, когда они так… Я ему соску сунул, он и замолчал. Такой клоп, а понимает. — Проследив за бабушкиным взглядом, пояснил: — Вы не смотрите, что руки у меня черные, это от мазута. Я их мыл, — кивнув на Кольку, добавил: — Вы его маком, чтобы спал, не поите. Вредно.

Давать бабушке советы! Нина испуганно глянула на бабушку. Маленький Колька бабушкин кумир, и гигиена тут на равных правах с богом. Удивилась, услышав оттаявший бабушкин голос:

— Маком я не пою. А откуда вы знаете, что этого нельзя делать?

— У хозяев есть вот такой же. Так докторша их ругала за это дело.

Нина еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. Если бы даже Виктор старался расположить к себе бабушку, то и тогда он не смог ничего лучше придумать.

— Ступайте в ту комнату. Я переверну Колюшку и тогда напою вас чаем.

Нина осторожно прикрыла за собой дверь.

— Ну и мозоли у тебя! — сказала она, беря его руку в свои.

— До свадьбы заживут. До нашей с тобой свадьбы.

«Я ужасно счастливая, и у меня, наверное, ужасно глупое лицо».

— Ты что улыбаешься?

— А ты?

Вошла бабушка.

— Вы любите пельмени?

Виктор пожал плечами.

— Я позабыл, когда их ел. Наверное, когда еще бабушка была.

Нина чересчур (она только потом это сообразила) радостным голосом сообщила:

— Витю тоже бабушка воспитывала. Только она умерла.

Лицо бабушки смягчилось.

— Пойди свари пельмени, — сказала она Нине, — возьмешь в кладовке на дощечке.

Нина помчалась в кухню, чуть стул не сшибла. Когда она вернулась, бабушка рассказывала Виктору о Дальнем Востоке, а он дотошно ее выспрашивал и называл бабушку — бабушкой. Вот этого-то она терпеть не могла. Все, даже Варя, называли ее только Екатериной Петровной. А тут — ничего. Терпит.

На улице Виктор признался:

— Понимаешь: я сначала перепугался. Ну, думаю, влип! Когда вы ушли, решил — удеру. Подожду тебя на улице… А тут мальчонка заорал…

— И хорошо, что заорал, — засмеялась Нина. — Бабушка только кажется такой — ну, злой, а она добрая. Маленькая я этого не понимала.

— Про Дальний Восток она здорово рассказывала. Дед твой, оказывается, портартуровец.

— Да.

— Это его портрет — в эполетах, с бородой?

— Да.

— Погоди! Выходит, ты «благородного» происхождения?

Что-то в ней сжалось. Охватило ощущение вины.

— Я не выбирала себе родителей, — сказала и тут же устыдилась: это походило на предательство по отношению к маме, бабушке… — Ты не думай, я от них не отказываюсь. Декабристы тоже были дворяне, Толстой даже граф… Если, если… тебе неудобно со мной… — противно задрожал голос, и Нина замолчала.

Виктор, наверное, все понял, он обнял и поцеловал ее в глаза.

— Дурочка ты.