Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— А как называется его служба?

— Называется Чека.

Пришла бабушка. «Пора спать». Спать не хотелось, но раз бабушка сказала — тут уж проси не проси. Взрослые закрыли дверь в детскую и негромко разговаривали. Дождик тонкими карандашиками постукивал в ставни.

Натка сонным голосом спросила:

— Нина, а Вена взаправду твой жених или понарошку?

— Тебе рано еще о женихах разговаривать, и вообще у тебя одни глупости на уме, — строго сказала Катя.

— Я же не от себя выдумала. Вена же сам сказал — выросла же невеста!

Под шум дождя всегда спать хочется, но сегодня… У Нины оттого, что долго была на ветру, горело лицо, она прижималась горячей щекой к подушке. Сон отгоняли разные мысли. «Жених — слово не то чтобы стыдное, но все-таки… Неужели, когда я вырасту, у меня будет жених? А может, и не будет — я такая страшная… У страшных женихов не бывает. Катя бы узнала, про что я думаю, сказала бы — глупости. Вот Катя наверняка про все правильно думает, а мне одни глупости в голову лезут».

Хлопнула входная дверь. Катя сказала:

— Это Вена пошел домой, а Коля пошел его провожать. Я слышала, как они договаривались. Ниночка, прошу тебя, я очень тебя прошу: спроси у бабушки про отца, — Катин голос задрожал.

Нина молчала. Не хочется спрашивать. «Спрашивала бы сама», — с упреком подумала Нина. Но она понимала — Катя не может. Катя старше ее, Нины, Катя умнее, добрее, правильнее. А вот не может.

— Ну иди, иди, — торопила Катя.

«Сама иди, — про себя огрызнулась Нина. — Может, не ходить? Я спрошу, спрошу…» Стараясь оттянуть время, долго натягивала чулки, платье. Катя ждала. В глубине души Нина надеялась: бабушка уже спит. Не будить же…

Но бабушка не спала. Дверь из ее комнаты в коридор открыта. Перед иконой еле-еле теплится лампада, бабушка, в белом чепчике и темном капоте, стоит на коленях и молится.

Нина обрадовалась — нельзя тревожить человека, когда он молится: она уже хотела вернуться, но бабушка оглянулась и, не поднимаясь с колен, спросила:

— Ты чего?

— Пить, — пробормотала Нина.

В кухне она осторожно нащупала на столе самовар. Противно пить тепловатую воду, но, чтобы наказать себя за трусость, выпила два стакана. Ее замутило. Когда ей бывало стыдно, всегда казалось, что вот-вот стошнит. Захотелось все разом кончить, и, уже ни о чем не раздумывая, чуть ли не бегом бросилась в бабушкину комнату.

— Ты чего? — испуганно спросила бабушка. Опираясь одной рукой о край стола, она поднялась с колен.

Нина скороговоркой выпалила:

— Бабушка, скажи, правда, что наш папа… наш отец хотел нас бросить, если мы, то есть мамочка, к нему не приедем, что тогда у него будет другая жена и другие дети…

— Кто это тебе сказал? — голос бабушки дрогнул.

— Доносчику первый кнут, — в смятении пролепетала Нина бабушкины же слова.

Бабушка привлекла Нину к себе, и она услышала слабый запах уксуса.

— Хорошо, можешь не говорить. Отец твой погиб, — бабушка говорила медленно, словно извлекая слова из какой-то глубины. — А про мертвых плохо не говорят. Ты это запомни. Иди с богом. Христос с тобой! — Бабушка перекрестила Нину, поцеловала и легонько подтолкнула к двери.

Катя слушала молча, а потом с непонятным ожесточением проговорила:

— Значит, правда, что он хотел нас бросить.

— Не выдумывай! Бабушка же сказала, что про мертвых нельзя плохо говорить.

— Да ты пойми: нельзя потому, что мертвый, а если бы был живой… — Катя всхлипнула. — Я не буду за него молиться!

Нина готова была и сама зареветь — так жаль Катю. А как же теперь быть с отцом? Ну и пусть бы бросил. Есть мамочка, бабушка, Коля…

Она лежала, поджав колени к подбородку, так скорее согреешься. Почему взрослые не говорят детям правды? Они считают: раз маленькие — значит, не понимают. Учат говорить правду, а сами ее не говорят. Бабушка всегда все скрывает, как только начнется о правде разговор — сразу же из комнаты выставляет. Маме вообще некогда разговаривать. Один Коля, что спросишь, ответит. И тут же она подумала про Граньку — смешная она все-таки. Интересно, а почему, если на зеленый бор издалека смотреть, он будто синий? Ставни скрипят… А Катя все плачет. Интересно, а хорошие отцы бывают?

Из-за хороших, наверное, не плачут…

Мама сказала:

— С понедельника Катюша пойдет в школу.

Сестры, пораженные новостью, молчали. Сколько раз они просили отдать их в школу, но бабушка считала, что домашних занятий вполне достаточно.

— А я? — растерянно спросила Нина.

— Ты пока не пойдешь. Ты еще слабенькая. У тебя было осложнение после ангины. И одеть вас двоих в школу я не могу. Катя старше на полтора года. Ей уже тринадцатый. Она и так из-за дифтерита отстала, а с тобой, как всегда, будет заниматься бабушка.

Мамины слова доходили до Нины словно через подушку. Катя счастливая! Катя пойдет в школу! Нина молча повернулась и вышла из столовой. В детской у окна стоял гардероб. Если влезть на подоконник и опереться спиной о гардероб, то так можно долго простоять, и никто не помешает, можно сколько угодно реветь — никто не увидит. Нина ревела весь день и довела до слез маму.

— Пойми, тебе надо окрепнуть, — утешала Нину мама. — Скоро выпадет снег, а у тебя нет пимов. Бабушка тебя за зиму подготовит, и ты сразу пойдешь в четвертый класс.

Ждать целый год! Если бы к ним пришел Петренко… Пожаловаться бы ему. Он же все может. Он даже Вену освободил, и его все должны слушаться. Но не придет он.

Катя пришла из школы странно притихшая. На вопросы отвечала односложно и как-то скучно. Да, вместе учатся девочки и мальчики. Учительницу слушаются, а на переменах мальчишки плохо себя ведут. Учительница? Ничего, строгая.

Нина была разочарована. Ей казалось, что Катя должна захлебываться от восторга. Вечером, когда они остались вдвоем, Катя таинственно сообщила: закон божий в школе не учат.

— Вот замечательно! — вырвалось у Нины. Для нее закон божий был обязательным уроком каждый день. Скука ужасная, и почему-то все прочитанное сразу вылетало из головы.

— А я буду учить, бабушка будет со мной заниматься. — Глаза Кати, как всегда, когда она волновалась, стали очень черными.

Нина поняла: нельзя с ней об этом говорить, она робела перед набожностью старшей сестры.

…Нине было четыре года, когда Лида, проводившая каникулы у Камышиных, научила старших сестер читать. Часто болея, Нина рано пристрастилась к книгам. Читала что попадется под руку, проливая слезы над Клавдией Лукашевич и Чарской. Коля как-то сказал: «Ну уж Диккенса тебе не одолеть». Порой страницы толстенной книги превращались в добровольное наказание. Зато с гордостью сообщала Коле: «А я одолела! „Давид Копперфильд“ прочитала. Вот!»