Овадий Савич - Воображаемый собеседник

— Пусть лучше вертятся!

Но Черкас, казалось, не слыхал его. Он опустил руку и пристально посмотрел на толпу. И тотчас из нее выбежали, приплясывая и кривляясь, тов. Майкерский и Евин. Их трудно было узнать, такие оскаленные, перекошенные улыбки раздирали их лица, такие дикие прыжки они делали, приближаясь. Петр Петрович скорее догадался, что это они, а не узнал их.

— А, тов. Обыденный, тов. Обыденный, — заговорил тов. Майкерский, кривляясь и выкрикивая слова. — А вы расписались внизу на листе, вы не опоздали сегодня, вы свое место заняли в графе или пропустили его для мальчишек? Доброта вам портит, тов. Обыденный, порядок на службе прежде всего! За опоздание — штраф, за опоздание — штраф! А где у вас накладная, тов. Обыденный? Я, кажется, послал вас за накладной, а у вас в руке пять червонцев. Где вы взяли пять червонцев, тов. Обыденный? Жалованье только завтра, жалованье только завтра! А я знаю, вы деньги отдаете жене, у вас на руках не бывает таких сумм. Где же вы взяли пять червонцев, тов. Обыденный, где вы взяли пять червонцев? Я ведь посылал вас за накладной. Я ясно сказал: принесите мне накладную для проверки. Нет, не прячьте деньги в карман. Я и в кармане их увижу. Я сейчас позову всех сотрудников, мы пойдем и осмотрим ящик, и мы установим, откуда эти деньги. Вы говорите — болезнь. Нет, это не болезнь, тов. Обыденный, это пять червонцев, которые вы украли! Кража — не болезнь!

— Кража — не болезнь, — подхватил Евин и перекувыркнулся в воздухе в полном восторге и исступлении. — Я нарочно не запер ящика, я у дверей стоял и подсматривал, я знал, что вы вытащите деньги. Как вам не стыдно, Петр Петрович, так подводить сослуживца! Мало того, что скрали, хотели еще все на меня свалить. А если б меня отдали под суд? Хорошо, что я за вами следил.

— Мы сейчас спросим всех, — перебил его тов. Майкерский. — Мы устроим общее совещание. Мы спросим всех, всех. Нет, нет, держите деньги в руке, тов. Обыденный, это улика.

Петр Петрович действительно увидал, что в руке у него лежит бумажка. Он хотел бросить ее, но бумажка приклеилась к ладони и не отставала. Он хотел отодрать ее другою рукой, но и это не помогло. Он умоляюще посмотрел на Черкаса. Черкас пожал плечами.

— Вы сами хотели, — сказал он небрежно.

— Петракевич! — с хохотом и восторгом, захлебываясь, крикнул тов. Майкерский, — вы главный защитник тов. Обыденного. Что вы скажете нам?

Петракевич вскочил, как старый солдат, руки по швам, плечи выпрямлены, ноги вместе, голова задрана, — и прокаркал вороной:

— Сомневаюсь.

— В чем сомневаетесь? — спросил вынырнувший Евин. — Вы меня из дому выкинули тогда. А теперь?

— Сомневаюсь, — повторил Петракевич.

— Да в чем же? — нетерпеливо крикнул тов. Майкерский.

— В нем, — указал Петракевич на Петра Петровича.

— А что? — спросил тов. Майкерский.

— Он Черкасу денег не давал, — отрезал Петракевич и сел, словно разом прихлопнули складную игрушку.

— Ендричковский! — высоким фальцетом вызвал тов. Майкерский. — Вы тоже защитник. Ваше мнение и совет. Вы все еще думаете, что тов. Обыденный болен?

Ендричковский вскочил и выбежал вперед.

— Болен, болен, — закричал он. — Воровство — тоже болезнь!

— Вы опять говорите чепуху, — сморщился тов. Майкерский. — Кажется, здесь можно было бы и воздержаться от вечных шуток. Но вы признаете, это — воровство? А что с Черкасом?

— Выдумка, — махнул рукою Ендричковский.

— Садитесь, тов. Ендричковский, — торжествующе крикнул тов. Майкерский. — Райкин, Геранин, а вы?

— Аполлон Кузьмич, — в отчаянии крикнул Петр Петрович, — да скажите же им, что вы взяли у меня пять червонцев! Вот вы, наконец, здесь!

Черкас покачал головою.

— Они не видят меня, — тихо ответил он. — Только вы видите меня.

— Это выдумка — Черкас! — завопил Евин. — Никакого Черкаса нет! Никому он денег не давал! Просто попался и выдумал!

— И плохо выдумал, — хором сказали все сотрудники. — Мы не поверили.

— Просто так, просто так, просто так, — на все лады запел Евин, кривляясь и прыгая вокруг Петра Петровича, — Мы тебе покажем «просто так»!

— Подождите, Евин, — с шутовского торжественностью сказал тов. Майкерский. — Может быть, мы пристрастны. Спросим мнение семейных. Прошу вас, Елизавета Петровна.

Елизавета об руку с Камышовым подошла к Петру Петровичу. Он не узнал в развязной девице своей дочери, а в наглом молодом человеке — ее жениха. Они бесстыдно усмехались Петру Петровичу в глаза, и Елизавета сказала:

— Мы этого не понимаем. И Константин тоже. Может быть, это мама понимает. Спросите ее.

— Разрешите потревожить вас, Елена Матвевна, — подскочил к Елене Матвевне тов. Майкерский, — Вам, конечно, трудно осудить вашего мужа. Но для общественной пользы, для пользы службы…

Елена Матвевна одна не улыбалась. Петр Петрович хотел кинуться к ней, но ноги его приросли к полу. Он взглянул на нее умоляющим взглядом и протянул к ней руки. Она низко опустила голову, и он увидал, что и она не понимает его.

— Ага! — закричал тов. Майкерский. — Вот как говорится правда, а не «просто так»! Все согласны?

Все повскакали, и поднялся страшный крик. Все указывали пальцами на Петра Петровича, кривлялись и что-то кричали. Опять перед ним мелькнули все знакомые лица — вот ломаются сотрудники, вот плачет Елена Матвевна, вот гогочет бессмысленным смехом сумасшедший Володя Маймистов. Это было невыносимо страшно и отвратительно, и Петр Петрович закричал, пытаясь схватить Черкаса за руку:

— Довольно, довольно! Не хочу! Уж лучше того! Все лучше!

Черкас поднял руку. Вмиг все исчезли, померк свет, и стало звеняще тихо.

— Я говорил вам, что то лучше, — тихо сказал Черкас. — Мне очень жаль, но вы сами испортили свой праздник.

Петр Петрович закрыл руками лицо.

— Мне страшно, — прошептал он. — Я боюсь и этих и того. Пожалейте меня, Аполлон Кузьмич.

И Петр Петрович заплакал. Он не мог больше вынести карусель, и он не знал, что ждет его теперь, и боялся снова услыхать страшные и непонятные шаги. Он был слишком измучен. Он ничего уже не понимал, ему было некуда даже прислониться, так пуста и призрачна была эта комната, и он не решался кинуться к Черкасу. Он чувствовал себя маленьким затерянным ребенком, беспомощным и одиноким.

— Не плачьте, Петр Петрович, — тихо сказал Черкас. — Это нехорошо в праздник.

Петр Петрович старался удержать слезы и всхлипывания, но не мог. Слезы лились помимо его воли, и помимо его воли содрогались плечи и все тело.

— Я не хочу плакать, — сказал он. — Только я не могу.

— Не надо так бояться, — укоризненно ответил Черкас. — Ведь вы видели, стоит поднять руку, и все исчезает.

Петр Петрович с надеждой посмотрел на него и вдруг заплакал еще горше.