Овадий Савич - Воображаемый собеседник

Елена Матвевна вбежала в столовую и, не думая о том, что она делает, ничего не соображая от непонятного страха, который передал ей Петракевич, вскричала:

— Петр Петрович! Что с тобой? Петр Петрович!..

Муж повернул к ней изумленное лицо и спокойно ответил:

— А ничего. Что со мною может быть? Ты-то что кричишь, Елена?

Елена Матвевна задохнулась. В комнате явно ничего не произошло, и это ее отчасти успокоило. Она могла уже соображать. Она спросила:

— О чем ты говорил с Петракевичем?

— А-а… — протянул Петр Петрович и пытливо поглядел на нее. Она смутилась под этим взглядом, беспокойство ее снова увеличилось. — А что?

— Да, нет, — запинаясь ответила она, — просто он расстроенный какой-то ушел.

Петр Петрович усмехнулся. Он так ясно чувствовал сейчас свое превосходство над другими людьми.

— Расстроенный? — переспросил он. — Это хорошо, что расстроенный. — Он кивнул головою и повторил: — Это хорошо.

— Что ж тут хорошего, — робко сказала Елена Матвевна, не зная, что ей говорить и как держаться. — Человек навестить тебя пришел, а можно подумать, что ты его выгнал.

— Он сам себя выгнал, — значительно ответил Петр Петрович. — Значит, все-таки понял.

— Да что понял-то? — жалобно спросила Елена Матвевна, думая только о том, как ей избавиться от страха, который передал ей Петракевич. — Что ты ему сказал?

— Ничего особенного, — пожал плечами Петр Петрович. — Я только хотел заставить его сказать мне правду. А он уперся на своем.

— Какую правду? — вскричала Елена Матвевна.

— А что он мне не поверил насчет пяти червонцев, которые я Черкасу дал. А я знаю: не поверил.

— Откуда ты знаешь, — продолжала допрос Елена Матвевна, мучительно решая про себя, имел ли Петракевич основание так встревожить ее или нет, и боясь показать свой страх мужу.

Петр Петрович хитренько улыбнулся — от этой улыбки у Елены Матвевны упало сердце.

— Знаю, — ответил он. — Я уж знаю.

У Елены Матвевны отнялись руки и ноги. Блеск глаз Петра Петровича, его хитрая улыбка и таинственный голос так испугали ее, что она с трудом удержалась от крика. Она кинулась к мужу и схватила его за плечи.

— Что ты говоришь? Что ты знаешь? — вскрикнула она, и глаза ее невольно выдали весь ее испуг.

Петр Петрович быстро вскинул на нее глаза. Он вдруг сообразил, что, конечно, все будут отрицать свои мысли, случайно подслушанные им. Да может быть, они и сами не знают, что думают. И если начать говорить им это в лицо, они придут в ужас и еще ославят его безумным. Он усмехнулся, снял руку жены со своего плеча и уклончиво ответил:

— Да просто я думаю, что Петракевич тогда поверил Евину. Ну, я и спросил его, а он мне ответить не смог. Я понимаю: может быть, это и странно, что я деньги взял. Может быть, выходит так, что хочется поверить Евину. Ну, и верь. Только зачем скрывать, зачем врать?

Как ни тяжело было Елене Матвевне услышать, что Петр Петрович все еще, очевидно, мучается из-за тех денег и так болезненно переживает отношение других к своему непонятному поступку, его, казалось, трезвые слова успокоили ее. Так сумасшедшие не говорят. Вопреки уверениям Петракевича, Петр Петрович вовсе не заговаривался. Просто он был, вероятно, слишком настойчив, а Петракевич обиделся и вообразил уже бог знает что. Она облегченно вздохнула. И она сказала, уже не придавая никакого значения своим словам:

— Зачем же ты его так расстроил? Он хороший человек.

— Все хорошие, — ответил Петр Петрович. — Только как когда.

Он думал о своем — о том, как на юбилее мысли все сперва поздравляли его, а потом издевались. Тогда он увидал людей настоящими. Но для Елены Матвевны его слова не имели иного значения и прозвучали вполне естественно. Она вспомнила, что на кухне перекипает суп, и сказала:

— Ну, я пойду. Мне на кухню надо. Ты не огорчайся тут. Книжку возьми, что ли. Ну его, Петракевича. Правда, все они издали только хороши.

Оставшись один, Петр Петрович твердо решил, что больше он никому не проговорится и только вот так, наедине, будет думать о том, что знал он один. Он, собственно, понимал, что появление Черкаса и весь юбилей мысли были только его воображением. Но странно было, что он не мог приказать своему воображению, что Черкас появлялся как будто помимо его воли. Появится ли актер еще раз? Он, кажется, попрощался чуть ли не навсегда. И вот еще воображаемый собеседник. Петр Петрович почувствовал тогда странный восторг. Ему показалось, что он все понимает. А теперь он видел, что он, в сущности, ни о чем не договорился с воображаемым собеседником, ничего не понял. А как вызвать его, он не знал. Только думать о нем — не помогало. Очевидно, на Петра Петровича временами находило какое-то просветление, и тогда он видел все так ясно. Потом он многое забывал. Вот если бы вызвать сейчас, пока он один, хотя бы Черкаса…

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Петр Петрович.

Вошел Черкас, странно грузный и словно почерневший. Он поклонился и подошел к Петру Петровичу тяжелыми и громкими шагами.

— Что это вы снова стали стучать? — приветливо спросил его Петр Петрович. Он не догадался, почему актер кажется ему таким тяжелым и грузным, он думал, что по его вызову снова начинается игра воображения.

Черкас очень удивился — так, что даже позабыл поздороваться.

— Как — снова? — спросил он. — Разве я когда-нибудь не стучал? Да и как же можно входить в чужую комнату без стука?

«Настоящий», — с разочарованием подумал Петр Петрович и вздохнул. Настоящий Черкас его не интересовал. Он ждал другого, того, кто свел бы его опять с воображаемым собеседником. Он пристально посмотрел на актера и подумал о том, неужели Черкас и не подозревает, какую роль он играл в воображении Петра Петровича. Ведь вот сам Петр Петрович живет двойною жизнью и знает об этом. Другие не знают, что он видит их не так, как видят все. Но Черкас?

— Что хорошего скажете, Аполлон Кузьмич? — спросил он, не отвечая на вопрос актера и твердо помня свое решение никому не проговариваться. Но любопытство мучило его, и он не спускал глаз с жильца.

Черкас удивленно глядел на Петра Петровича. Но услыхав обычный вопрос, он не придал значения первой фразе хозяина и вынул тощий бумажник.

— Вот, — сказал он, — я принес вам пять червонцев, Петр Петрович. Вчера жалованье заплатили. Простите, ради бога, что так задержал, но я, право же, не виноват. От всей души благодарю вас. И что у вас из-за этих денег неприятности были, тоже простите, ради бога.

Он протянул бумажку Петру Петровичу и с недоумением спросил:

— Что же вы не берете денег, Петр Петрович?

— Положите их на стол, — быстро сказал Петр Петрович, не спуская с актера глаз. Забавная мысль пришла ему в голову, и он не смог удержаться, чтобы не осуществить ее. — Елена Матвевна, — крикнул он, — Елена Матвевна, пойди-ка сюда!