Леонид Ливак - Собрание сочинений. Том I

В отличие от Струве, Георгий Адамович считал, что Фельзен «выбрал Пруста своим учителем не по капризу литературной моды, а по душевному, неодолимому притяжению. Не подражая, а учась у Пруста, он остался самостоятелен» (Последние новости. 1930. № 3515. С. 2). Развивая ту же мысль, Юрий Терапиано видел в родстве повествовательной манеры Фельзена «утомительному повествователю Марселю Прусту» отнюдь не подражание модному западноевропейскому автору, а стремление молодого русского писателя «идти по линии наибольшего сопротивления <���…> к самому подлинному в человеческих переживаниях» – стремление, отражающее художественный поиск «правдивости и подлинности, а не внешних, “формальных” успехов» (Встречи. Нью-Йорк. 1953. С. 131). Однако громче всех модернистов ратовал за прозу Фельзена, как средство борьбы с эстетическим и языковым консерватизмом эмиграции, l’enfant terrible русского литературного Парижа, поэт и прозаик Борис Поплавский. Поплавский, считавший героиню «Обмана» Елену Герд, или просто Лелю, «воплощенной родиной, ходящей и говорящей», писал, что жестокая любимая фельзеновского героя «больше знает, как Россия спасет мир, чем сто тысяч книг, потому что она спасает эмигрантского молодого человека от холодного люциферического ада, который книги только увеличивают <���…> Леля мифологическое существо, потому что она магический кристалл родины и жизни» (Числа. 1934. № 10. С. 206). Не разделяя мнения Поплавского и отметая в сторону «сомнительную любовную философию» героя повести, унаследованную от Пруста, Герман Хохлов писал в еще одной рецензии на «Обман», что «основное в книге – метод: попытка отказаться от привычных литературных форм и выразить, почти с “сюрреалистическим” невмешательством автора всю сложность и текучесть человеческих мыслей с наибольшей точностью и непосредственностью <���…> свободной от литературных шаблонов» (Современные записки. 1931. № 46. С. 500–501).

Размышляя над повествовательным методом Фельзена, суть которого он видел в «сознательной бессюжетности» повести, Хохлов рассматривал попытку автора свести к возможному минимуму событийный аспект прозаического повествования как желание плыть против течения современной литературной жизни: «По этому поводу кстати выразить недоумение, – писал критик. – Почему русская литература, которую так настойчиво приглашали учиться у западной искусству сюжета, теперь непосредственно с ней соприкасаясь, еще более отошла от сюжетных форм?» (Воля России. 1931. № 1–2. С. 199). Ответ на этот вопрос был дан в рецензии Петра Пильскош, который справедливо рассматривает бессюжетность повести Фельзена, художественно неприемлемую для самого критика, не только как воздействие прустианской модели западного психологического романа, но и как «восстание против сегодняшнего влечения к фабуле», в частности в советской литературе 1920-х годов, где и был брошен клич учиться искусству остросюжетного повествования у западных писателей. «У него нет желанья нравиться, – заключал Пильский свою оценку молодого эмигрантского прозаика. – Он не хочет быть угодником читателя. Здесь есть отсветы литературной гордости. Его книга – для немногих, эти немногие должны быть терпеливы: не напрасна жертва – она вознаградится» (Числа. 1930. № 4. С. 268).

С. 58. …с трудом оторвался от воображаемого романа, обыкновенно заполняющего спокойные мои часы… – здесь впервые упоминается роман, который мечтает создать герой-повествователь фельзеновскош «романа с писателем». Поступательное движение Володи к этому роману является одной из основных сюжетных коллизий его дневников и писем, которые и послужат материалом для будущего романа. Таким образом, Володя, подобно прустовскому Марселю, вплетает в ткань повествования начало истории своего будущего романа почти одновременно с началом истории своей несчастной любви к Леле.

С. 58. Non, je те defends toute seule… – Нет, я сама выкручиваюсь (франц.).

С. 58… Ai, ai, ai quel cataclysme… – Ай-яй-яй, какое бедствие (франц.).

Если жизнь не мила вам, друзья,

Если сердце терзает сомненье,

Вас рассеет гитара моя,

В ней тоски и раздумья забвенье!

Дай, милый друг, на счастье руку,

Гитары звук разгонит скуку,

Забудь скорее горе злое,

И вновь забьется ретивое!

Наливайте бокалы полней,

Позабудем о жизни тяжелой,

И под звуки гитары моей

Жизнь покажется нам веселей!

Дай, милый друг, на счастье руку…

Я спою вам, друзья, про любовь —

Всех страданий виновницу злую,

Каждый вспомнит свою дорогую,

И сильней забурлит наша кровь.

Дай, милый друг, на счастье руку…

С. 64. Затем новый, как танец, укачивающий размер и новые, немного странные слова – «сердце лаской тратится»… – Романс «Дни за днями катятся», музыка Самуила Яковлевича Покрасса (1897–1939), стихи Павла Давидовича Германа (1894–1952):

Я слушаю тебя внимательно и чутко.

Я слушаю все то, что говоришь мне ты.

Но где-то там внутри болезненно и жутко

Мне чудится излом душевной пустоты.

Дни за днями катятся,

Сердце лаской тратится,

Обрывая тоненькую нить…

Пусть туман колышется,

Пусть гитара слышится,

Не мешайте мне сегодня жить.

Ты говоришь мне «ты», но мне оно чужое;

Нельзя перешагнуть минутною игрой

Последнюю любовь, измятую тобою,

И первое письмо, разорванное мной.

Дни за днями катятся…

Былого не вернуть, как не вернуть нам лето,

Когда и ты и я сливалися в одно.

Былого не вернуть, к нему возврата нету,

И вновь расстаться нам, как видно, суждено.

Дни за днями катятся…

Очи черные. Старинный русский романс. М., 2004.

С. 64. Danseuse – танцовщица (франц.).

С.67. …peut-itre j’en suis trop eprouvee… – Возможно, я слишком от нее пострадала (франц.).

С. 71. Модный дом – (галлицизм) швейная мастерская.

С. 77. C’est epatant… – Это потрясающе (франц.).

С. 78. Mais elle est charm ante, votre amie, et bien tranquille. – А ведь она мила, ваша приятельница, и так спокойна (франц.).

С. 86. L \'amour supporte mieux I \'absence ou la mort, que le doute et la trahison. – Любовь переносит разлуку или смерть лучше, чем сомнение и измену (франц.). Цитата из романа Андре Моруа «Climats» (1928; русский перевод – «Превратности любви»).

С. 99. Comptable – счетовод, бухгалтер (франц.).

С. 117… de cinq a sept… – с пяти до семи (франц.).

С. 122. Et votre amie, qu ’est-ce qu ’elle est devenue? – А как поживает ваша приятельница? (франц.)

С. 123. Mon cher, voila… – Вот так, милый мой (франц.).

С. 132. …точно в заправском «tea-room ’е»… – (здесь) чайная в английском стиле (англ.).