Сергей Снегов - Река прокладывает русло

— Успокойтесь! — сказал Лесков. — Раздражение — плохой советчик. Где Селиков?

— Спит, — сердито буркнул Закатов. — Завалился в конторке и задает храпака. Нашел время спать!

— Так же, как и вы, он сутки не выхолил из цеха, — напомнил Лесков. — Знаете что, Михаил Ефимович, сравним работу отдельных агрегатов. Но только без эмоций. Анализ и расчет, больше ничего!

Но сравнивать было нечего: все регуляторы вели себя одинаково плохо, это было не случайное явление. Закатов имел готовое объяснение и поспешил изложить его Лескову.

— Черт знает, что такое! — сказал он злобно. — Измельчители нарочно путают процесс. Вы посмотрите: то тридцать тонн в час, то шестьдесят, где же здесь порядок? Я требую, чтоб им дали наконец понять: нельзя работать по-дедовски.

— Я пойду на мельницы, — решил Лесков. — Вы со мной?

— Нет, начну снова перестраивать автоматы. Я заметил, что при хорошей настройке колебательный процесс продолжается не больше десяти минут. Лубянский говорит, что это приемлемо. Буду добиваться десяти минут.

Лесков прошел на мельницы. Он не заметил непорядка в их работе. Барабаны крутились, стальные шары грохотали, перемалывая руду. Лесков обошел несколько секций, записывая производительность. Она менялась, одни мельницы мололи сорок тонн в час, другие — пятьдесят пять. На второй секции Лесков встретил знакомого измельчителя, лысого Николая Сухова.

— Здравствуйте! — приветливо сказал Лесков, протягивая руку. — Что ж это вы, товарищи, подводите нашу автоматику?

К Сухову, похоже, уже обращались с подобными претензиями. Он раздраженно блеснул злыми глазами.

— Ни к чертовой матери не годится ваша автоматика! — ответил он хриплым, плохо слышным в грохоте мельниц голосом. — Наплачешься с ней! Машина и есть машина, ничего не соображает!

Лесков видел, что Сухов настроен агрессивно. Он заранее встречал в штыки всякую попытку убедить его в чем-то, чего он до, сих пор не знал. Но Лесков не собирался ни убеждать, ни спорить. Он дружески положил руку на плечо рабочему.

— Слушайте, товарищ Сухов, зачем нам ругаться? Я пришел сюда учиться, а не диктовать свою волю. Регуляторы не справляются с процессом. Нас интересует, почему. Что нужно сделать, чтобы они заработали по-хорошему? Вот, говорят, требуется постоянный режим измельчения. Как ваше мнение?

Рабочий слушал хмуро и недоверчиво. Он уже не сердился, но и не переходил на дружелюбный тон. Он сказал ворчливо:

— Не годится нам постоянный режим. Мы ведем мельницу на максимуме и следим: как пошла на завал, сейчас же сбрасываем подачи руды. Это тебе не автомат, чувствовать мельницу надо! Ровный режим знаешь когда идет? При недогрузке. И еще возьми, руда меняется три раза на дню, то одна крупность, то другая. Для одной руды режим хороший, для другой мельница не справляется, глохнет. Глупость это, постоянная производительность! — Он с презрением посмотрел на Лескова. — Была бы руда постоянная, так и вовсе автоматы ваши не нужны: отрегулируй разок воду и убирайся. Не так, скажешь?

— Так, — согласился Лесков. Он невесело усмехнулся. Да, действительно, все это цепочка, единый процесс — руда, дробилки, мельницы, классификаторы, флотация. Малейшее изменение в одном звене сейчас же передается по всей цепи. А они вырвали одно и далеко не решающее звено и трясутся над ним, забыв, что это только маленькая частица целого.

— Дубина ваш автомат! — желчно сказал рабочий. — С дядей Федей у нас шло, а с регулятором не пойдет. Дядя Федя знал, что нужно. Он воду подкрутит, на одном корыте пустит жиже, на другом погуще, в среднем и получится, как надо. А если не справится, выйдет на помост и задаст нам как следует! И мы понимаем: раз дядя Федя ругается, точно, нужно менять подачу руды.

И это тоже было правильно. Лесков вспомнил, как дядя Федя, удивляясь хорошему действию регуляторов, говорил, что только разика два в смену приводится вмешиваться в их работу. Эти два разика были, оказывается, необходимостью. Могучий, все охватывающий мозг человека поправлял узкую работу автомата, слепо выполняющего заданную ему программу. Ныне они отсутствуют, эти коррективы человеческого разума, — Лескову они казались нехитрыми распоряжениями малоквалифицированного рабочего. И вот результат: регуляторы пытаются держаться предписанной однообразной линии и, путаясь, не справляются с процессом. У них нет мозга, нет языка, они не соображают, что из нарушений процесса можно пропустить, а чего нельзя, они не выйдут на край помоста и не обругают слишком увлекшегося измельчителя. Все ясно, все правильно.

— Но почему же вначале регуляторы вели процесс? — помолчав, спросил Лесков.

Сухов фыркнул.

— Почему? — переспросил он. — А ты спроси Лубянского. Показуху устроил товарищ Лубянский. К пуску автоматики готовились, как к престольному празднику. Все расписали: какую руду молоть, сколько тонн держать, около мельницы инженеры ходили, как бы, не дай бог, лишку на транспортеры не переложить. Так, говорю, и без регуляторов хорошо пойдет, а ты в сводки загляни: в дни испытаний процентов на пять продукции недодали. Я сегодня в бухгалтерию, забежал, рублей на сто, говорят, выдадут меньше в этом месяце. Вот она, твоя автоматика!

Он повернулся, собираясь уходить. Лесков задержал его.

— Скажите, Николай, на какую работу перевели дядю Федю?

Сухов пронзительно взглянул на Лескова.

— Дядю Федю? А будто не знаешь? На улицу вышибли дядю Федю! Молодых взяли на строительство, переучиваться будут. А старику куда податься? В сторожа предложили — ему обидно, да и зарплата — треть прежней. Кто-то ему напевал, что с автоматикой жить легче будет. Да легче, и работа полегче и зарплата облегченная! — измельчитель проговорил с горечью: — Начальник кадров, знаешь, как ему растолковал? Безработицы у нас нет, в масштабе Советского Союза мы тебя всегда устроим по специальности, а на фабрике, извини, нет для тебя подходящего места…

Лесков возвратился на классификаторы с тяжелым чувством. Все было неприятно в этом разговоре с измельчителем: и сообщение о дяде Феде и критика регуляторов. Но разговор был важен. Лесков видел коренной просчет схемы регулирования — не его одного, их общую ошибку. Видел он, еще неясно, и правильный путь и поеживался: путь был тяжек и нескор. У одного из щитов Закатов с проснувшимся Селиковым регулировал исполнительный механизм. У Селикова был раздраженный вид, а Закатов повеселел: видно было, что регулирование сейчас идет лучше.

— Кажется, мы нашли загвоздку, — бодро сообщил он. — Все дело в том, что чувствительности не хватало.

— Вздор, Михаил Ефимович! — угрюмо сказал Селиков. — Испытывали мы ночью этот вариант — ничего не дает. Пустую работу делаем.