Валентин Селиванов - Свадебные колокола

В коридорах, по которым шёл Веня, по-прежнему пахло лаком и негашёной известью.

За одной из дверей он услышал раскатистый смех. Там, за дверью, должно быть, смеялись те двое фельетонистов, чьи авторучки были набиты порохом. Веня мысленно проник сквозь каменные стены редакции в комнату и увидел их за столами, на которых стояли пепельницы, набитые окурками.

Но он тут же забыл о них, о Наташе. Он вспомнил Гуревича, так похожего на постаревшего и пополневшего Дон-Жуана, и об уголках, которые нужно было срочно пробивать в управлении. Легко сказать — пробить: в управлении зимой снега не допросишься. Он не стал говорить об этом Гуревичу, не хотел расстраивать начальника колонны. Да ещё и без лимита. Хотя для чего его послали? Могли, допустим, послать горбоносого Филина, который только и может, что на гармошке играть и выставлять напоказ свою дурацкую булавку с цепочкой. И что это Костя с ним возится? Надо будет за починенную трубу оброк с него потребовать — пусть он Филина в люди выводит. А уголки — Веня умрёт, а достанет. Штейнберг ему поможет провернуть это дело.

По старинной петровской традиции все центральные организации и учреждения находят себе приют в самом центре города, пугая жителей своими названиями. Но ведь Пётр Первый тоже делал ошибки. И было бы гораздо справедливей разбросать их по окраине города. Тогда бы город был как на ладони перед лицом тех, кто должен о нём постоянно заботиться.

И в этом городе тоже повторили ошибку Петра Первого. Повторили и не думали её исправлять.

На площади Восстания (если в Москве одноимённая площадь годится для парадов и её украшает высотное здание, то здесь центральная площадь города была раз в двадцать меньше) пестрели десятки громких названий, начиная от областной прокуратуры и кончая комитетом ДОСААФ.

Веня остановился перед парадным входом управления «Востоксибэлектрострой».

Придумали тоже — двадцать одну букву. Выговорить трудно. Тяжёлое название, как гусеницы от трактора. Но гусеницы почему-то не повесили над парадной дверью, а прилепили двадцать одну букву.

Взрослые люди, которые придумывают такие названия, совсем лишены фантазии. Они мыслят чётко, прямолинейно и перпендикулярно, чего избегают даже дети. Они и детей наказали, придумав для них такие названия, как ясли, детсад, интернат. Дали бы Вене волю, он придумал бы совсем другие названия: вместо детсада — «Красная шапочка», вместо интерната — «Синяя тетрадь», а над этой дверью повесил бы вывеску — «Белые ночи». «Вы где работаете?» — «В „Белых ночах“». Здорово! И работать стало бы веселее. Те солидные взрослые люди, которые придумывают названия, ответят ему, что всё это несерьёзно. Серьёзно. Гораздо серьёзней, чем им кажется.

Веня с грустным разочарованием посмотрел на двадцать одну букву и открыл тяжёлую дверь. И она, жалобно заскрипев, согласилась с Вениными мыслями. А разве ей не хочется быть распахнутой в «Белые ночи»?

Штейнберга Веня нашёл быстро. Он имел портфель начальника отдела снабжения. А когда-то Штейнберг работал у них в колонне коммерческим директором, замом Гуревича, и проворачивал такие дела, что начальник колонны не мог им нахвалиться.

Маленький и толстый Штейнберг встретил Веню тепло и сразу забросил все свои дела. Он вызвал свою секретаршу, полную седую еврейку, и попросил к нему никого не пускать, ссылаясь на большой серьёзный разговор с товарищем Калашниковым. Штейнберг был в тёмно-синем костюме и яркой оранжевой рубашке.

Они поболтали о прежних делах, о былой славе Штейнберга, когда он мог из-под земли доставать вертолёты и самосвалы, не говоря уже о таких пустяках, как утолки. Склады их колонны при Штейнберге вечно были забиты до отказа и тем, что было нужно, и тем что не нужно. Но то, что было не нужно, долго не занимало места и не задерживалось на складах. Всё ненужное пускалось в оборот, обменивалось, выторговывалось на то, чего не хватало.

Удивительнейший человек был Штейнберг! Он родился на свет, чтобы быть коммерсантом, и он был им до мозга костей. В молодости его много ругали и били за деляческие склонности. За битого двух небитых дают, любил говорить Штейнберг, а за меня и трёх не пожалеют.

Он знал всех снабженцев Сибири, их домашние телефоны, которые записывал в толстую записную книжку в кожаном переплёте, и поддерживал тесные деловые отношения со всеми стройками на востоке. Ему, случалось, звонили с Чукотки, из Игарки, из Байкальска и просили помочь. Он никому не отказывал.

А все в свою очередь помогали ему. Поэтому в колонне всегда был фронт работы и никто никогда не сидел без дела.

Гуревич умел подбирать себе заместителей. Ай да Гуревич. Вот это Гуревич!

Штейнберг был страстным, одержимым болельщиком. Но мало того, что он слушал все радиопередачи, — он мог уйти на эти передачи с любого совещания. Штейнберг был фанатично предан футболу: он вёл свою собственную таблицу класса «А» и «Б», до тонкости знал возможности каждой команды, фамилии всех тренеров, начальников команд и футболистов.

Россия — самая спортивная страна, пылко уверял всех Штейнберг, и её будущее в футболе. Нет такого человека в Советском Союзе, который хотя бы один раз не ударил по футбольному мячу. В этом заключалось спортивное кредо Штейнберга.

Но странное дело — у него не было любимой команды, а самое удивительное было в том, что Штейнберг отлично знал, когда и кто победит на футбольном поле. Ошибался он очень редко. Почему он не работал в федерации футбола? Может быть, тогда наши ребята не проиграли бы испанцам в Мадриде Кубок Европы?

Но Штейнберг работал снабженцем. Он никогда не был жуликом и аферистом, всегда оставаясь чистокровным образцовым коммерсантом. И ни разу за всю свою долголетнюю работу он не был на краю финансовой пропасти.

Другой его страстью была игра на бильярде. На собственные деньги Штейнберг купил во Владивостоке большой бильярд с белыми тяжёлыми шарами и частенько играл в «американку». Но слепые кони фортуны часто подводили его, потому что играл старик плохо, выигрывал очень редко и остро переживал свои поражения. За всю свою жизнь Штейнберг не научился играть на бильярде.

С годами ему стало трудно колесить по тайге с колонной, и он перешёл работать в управление, оставив в колонне бильярд с белыми тяжёлыми слепыми шарами, за который выложил из собственного кармана сбережения многих лет.

И теперь Веня сидел за его столом, положив на колени Сёмкину кепку, и слушал его. Когда они наговорились, пресыщенные воспоминаниями, Веня сказал:

— Выручайте нас, горим. Уголки все разбазарили. Ящиков двести нужно обязательно.

Каково же было удивление Вени, он даже не мог поверить своим ушам, когда услышал от Штейнберга отказ.