Иван Скачков - Солдатом быть не просто

К утру пурга утихла. Ветер намел сугробы, принарядив землю причудливыми застругами.

После завтрака второй танковый, прихватив инструменты, направился в село. Снежный наст искрился. Было тихо, морозно. Из труб колхозных изб столбами поднимался дым. И подобно тому, как злая пурга сменилась ласковым покоем, к Воронкину после вчерашней встряски тоже пришло успокоение. Это была уверенность в своих силах, вызванная душевным подъемом, теплым чувством к товарищам, напомнившим ему о солдатском долге. Вот они всем взводом идут устранять его промах. Друзья-товарищи…

Занятый своими мыслями, Воронкин не заметил, как они подошли к дому председателя колхоза Лемехова. Завидев танкистов, он вышел на улицу.

— Добро пожаловать, соседи! Куда это вы, хлопцы, с инструментом? Не на заработки ли?

— С повинной пришли, Николай Алексеевич, — ответил командир взвода.

— Повинную голову меч не сечет. В чем промашка-то?

— Пришли ваш сарай починить; вчера ночью зацепили танком.

— Какой сарай?

— Тот, что у моста.

— Ах, тот! — Председатель передохнул и деловито спросил: — У вас когда такие же занятия будут?

— Дня через два, — ответил командир, удивленный неожиданным вопросом.

— Есть к вам просьбица. Когда будете ехать туда, зацепите танком за другой угол этого же сарая. — Он гулко захохотал. Сквозь смех договорил; — Тот сарай мы давно собираемся снести.

Танкисты тоже улыбались. Не смеялся только Воронкин. Шагнув к Лемехову, сказал:

— А мне от этого не легче, Николай Алексеевич! Мог бы и хороший порушить.

— Хороший не надо, — председатель продолжал улыбаться. — Ты, что ли, Степан, тот угол своротил?

— Я, — опустил голову Воронкин.

— Это хорошо, что тебя заело. Когда вот так припекает — толк бывает. Жалко, поди, былой славы?

— Э, слава что!.. — махнул рукой Степан.

— Не говори так, сынок. Слава у нас не покупная, в труде достается. Долго человек трудится на новом месте, пока уважение заслужит, а худую славу в один момент можно получить. Это все одно как на крутую гору лезешь, а потом вдруг сделал неверный шаг и… сорвался. Трудненько потом бывает снова уважение вернуть. — Помолчав немного, продолжал: — Оно, конечно, дело у вас сложное… Техника, одним словом. Здесь, кроме всего прочего, нужно упорство. Вот мы, к примеру, упорно добиваемся, чтобы колхоз стал миллионером. И добьемся! Глядишь, то с севом иногда, то с уборкой поджимает или еще с чем. Одна трудность за другой… Они пытаются отбрасывать нас назад, а мы не поддаемся, идем вперед. Так и в вашем деле. — Председатель хлопнул Воронкина по плечу: — Верно я говорю, Степан?

— Верно.

— Ну, а раз верно — за дело. — Улыбнувшись, сказал: — Цыплят по осени считают. Вот мы и договоримся осенью итоги подбить. Соберемся, как всегда, вместе на торжественное собрание в честь Октября, посмотрим, кто чего добился. И ты, я думаю, не подкачаешь…

Узким кажется мир, когда смотришь на него через танковую щель. Воронкин видит осеннее разноцветье кустарника, несколько деревьев с неопавшими еще, но уже прибитыми временем листьями. А что дальше? Дальше, по данным разведки, заболоченный участок, а за ним — высота «Крутая». На ней успел закрепиться «противник».

Где-то впереди перед высотой накапливается для броска в атаку пехота. Еще километров пять, и танки пройдут через ее боевой порядок и первыми устремятся на штурм высоты. Не совсем обычное дело. Полчаса назад комбат сказал танкистам второго взвода: «В преследовании вы показали умение водить танки на высоких скоростях, а теперь покажите, что умеете атаковать и на предельных углах подъема». Повернувшись к командиру взвода, спросил: «Все танки поднимутся на высоту?» Лейтенант уверенно ответил: «Все».

«Правильно, все одолеем „Крутую“», — подумал Воронкин, внимательно всматриваясь вперед. На большой скорости проскочил топь и, как только повернул вправо, сразу увидел остановившийся неподалеку танк. «Мохов, кажется… Не застрял ли?»

Поравнявшись с танком Мохова, остановил машину, крикнул через люк.

— Что у тебя?

— Главный фрикцион не включается. — Он с досадой махнул рукой: — В самую горячую минуту заело.

— Тяги регулировал?

— Само собой… Перед учением.

Воронкин вылез из танка.

— Давай-ка еще проверим.

— Задержишься со мной, — виновато сказал Мохов, — атака скоро.

— Чего там… Вместе атаковать должны.

Он внимательно осмотрел тягу за моторной перегородкой, и вскоре послышался его довольный голос:

— Вот она, злодейка! — На промасленной ладони Воронкина лежала стреляная гильза. — Под тягу закатилась. Со мной такое тоже случалось.

Он соскочил с танка Мохова, крикнул:

— А теперь, Вася, нажмем!..

Свой взвод они догнали, когда он проходил через боевые порядки пехоты. Через минуту, проскочив открытый участок, танки с ревом поползли вверх на «Крутую». Далеко за вершиной Степан видел клочок темного облака.

Много дней просидел он за рычагами под этой броней — то пылающей жаром, то прокаленной морозом. Много кубометров земли перекинули лопатой, преодолевая реки, топи, горные перевалы. Все, что осталось за плечами, теперь, казалось, усиливало тягу танкового мотора, давало хорошее сцепление гусеницам. Танк неудержимо шел на подъем. Вот он вырвался на вершину. За ним второй, третий… «Противник» отступил.

Осенний ветер шумел в листве. Сумрачно, прохладно. Но вот из-за темной тучи показалось солнце, яркие лучи осветили стоявших над крутым скатом Воронкина, Сатпаева, Мохова и других танкистов. Опершись друг другу на плечи, они восторженно смотрели вниз и сами удивлялись тому, как в пылу «боя» одолели такой подъем.

Он хорошо запомнился мне сидящим на подножке трехтонки под развесистым деревом. Колени прикрыты куском мешковины. Из-под ножа на нее струилась картофельная кожура, укладываясь в узорчатую горку. Очищенную картофелину он бросал в стоящее у ног ведро с водой, а из мешка брал новую.

Степан Корень — так звали этого солдата — был под стать своей фамилии: кряжистый, весь накрепко сбитый, с сутуловатой широкой спиной. По земле ступал плотно, хотя и имел небольшой изъян — чуть припадал на левую ногу. Он никогда не хвастал своей силой, а если его вынуждали на такой разговор, обычно отвечал: «Я рядовой сибиряк, у нас есть люди куда покрепче. А почему?.. Сибирь прокаляет, особенно тех, кто живет на природе». Он мог без умолку рассказывать о родных краях; и что деревья там куда посолиднее здешних — повыше и пообхватистей, и про орешник — буйный и щедрый, каждый куст которого осенью долго пламенеет разноцветьем, и о богатой охоте — зверь живет там вольно.