Дмитрий Нагишкин - Созвездие Стрельца

— Умерла бабка Агата! — сказала Фрося с чувством неловкости. — Я насчет того, чтобы отпеть ее да к могилке проводить!

Отец Георгий перекрестился:

— Отец наш небесный, прими чистую душу рабы божьей Агаты!

Он встал, подошел к аналою, вынул крест из библии, надел его цепь на полную, розовую шею и поднял глаза на иконы. Потом закрыл глаза. Фрося невольно тоже встала. Отец Георгий молился за упокой души бабки Агаты, и Фрося от души пожалела, что сама бабка не может видеть сейчас вдохновенное и сосредоточенное лицо своего духовного пастыря — оно все сияло и светилось подлинной святостью, как-то сразу похорошев, точно все земное покинуло отца Георгия и божья благодать осенила его в самом деле:

— «Житие ее было житием великомученицы Агапии! И алкала, и жаждала, и мор и гонения испытала, и ввержена во узилище была, и мрак, и дождь, я хлад, и ужас смущали душу ее и смутить не могли, ибо припадала к ногам господа и живот свой не щадила во имя Бога Живого! И светлой вере предана была, и по морю житейскому, яко посуху, провел ее перст божий, указуя праведные пути. Неправедным путем не шла, ложью уст своих не оскверняла, корысти бытия не предавалась, земных утех не жаждала, пия Источник Вечный. И чистою, как голубица, пред лицем Господа предстала!»

И Фрося наревелась, слушая эту импровизированную молитву отца Георгия — вот уж все правда чистая, от слова до слова. Да, не зря на отца Георгия такую надежду возлагала бабка Агата!

— Извините меня! — скакал отец Георгий, повертываясь к Фросе. — Я очень взволнован смертью сестры Агаты. Ни о чем говорить не могу. До свиданья. А обо всем остальном вы договоритесь с матушкой… Матушка! — крикнул он в кухню, не обращая туда своего утомленного лица.

Он вышел в соседнюю комнату, как могла судить Фрося — спальню. Тотчас же из кухни пришла матушка, вся ласковая и благостная, источая со своего полного, доброго лица почти такое же сияние святости и высоты духа, какое было написано на лица молившегося отца Георгия.

Это выражение не сходило с ее лица во время всего последующего разговора, в котором речь шла о том, чтобы отпеть тело бабки Агаты на квартире, в церкви и на кладбище. «А машина у вас есть?» — спросила матушка, обливая Фросю теплотою своего взгляда. Машины у Фроси не было. «А трех раз не много ли будет?» И оказалось, что трех раз многовато. «А на кладбище ехать, — легковую машину достанете? Нет. Ничего не получится, голубушка! — вздохнула попадья с искренним сокрушением. — В грузовике с покойником — не положено, а на кладбище — девять километров топать, не выдержит батюшка. Сам на ладан дышит. Ночами я засыпать боюсь, как бы его Господь не взял. Едва ходит! Очень уж нервный стал — все к сердцу принимает!.. Значит, так — в церковь привезете, чтобы батюшка отпел ее, как следует. А на кладбище слово скажет отец дьякон — придется попросить его по-хорошему!»

Фрося выложила матушке, чтобы закрепить договоренность, триста рублей — за все и вышла, чувствуя, что отдала свой долг бабке Агате за всю ее доброту и за помощь. Она даже не подумала над тем, что эти триста — ее припек от жидкого хлеба за целый месяц. Вот то-то обрадуется бабка Агата на небе, что ее похоронят с попом, по церковному обряду, и над ее бренной оболочкой будут витать ладанные облачка!

Едва она вышла, матушка позвала:

— Егорушка! Поди-ка сюда! Дай-ка твои записи! Мне кажется, что теперь уже хватит на машину-то, а?

«Отец Георгий укоризненно покачал головой, глядя на свою матушку: „Ох, вводишь ты меня в грех стяжательства!“» — стал что-то подсчитывать, вынув из аналоя счеты и записную книжку. Пальцы его привычно бегали по костяшкам, сдвигая их с насиженных мест, и костяшки звучно щелкали, стукаясь друг о друга…

«Не стыдно тебе, отец Георгий? — спросил его боженька, заглядывая в комнату. Он помолчал-помолчал немного, потом с грустью сказал: — В святой храм пошел, на ниве божьей трудиться до отхода в жизнь вечную, а что вышло — мамон тешишь, благополучие земное строишь себе! Сына родного отринул! Чревоугодничаешь, стяжательствуешь! Сукин ты сын, а не отец Георгий! Тьфу на тебя, да и только! Вот как попалю я тебя огнем небесным, как пошлю на тебя мор, и глад, и скрежет зубовный, и муку вечную, ка-ак ввергну в геенну!»

— Сколько раз я тебе говорил, матушка! — сказал с досадою отец Георгий, отрываясь от своего гроссбуха. — Закрывай окна, закрывай окна — мухи налетают. Они тепло любят…

— Закрыто! — сказала матушка. — Да и какие теперь мухи..

— А вот жужжит же где-то! Жужжит и жужжит. В кухне, наверное. Ты вечно кастрюли держишь открытыми, Вот они на запахи летят. Поди хоть дверь прикрой!

И матушка закрыла дверь в кухню.

Каждый из нас немного Шерлок Холмс.

Во всяком случае, каждый мужчина полагает, что если бы он взялся за раскрытие того иль иного преступления, то дело пошло бы прекрасно. Мы ведь всегда недовольны органами юстиции, которые никак не могут навсегда покончить с преступностью. Стоит ли удивляться тому, что Вихров, удивленный и испуганный тем, что он увидел неожиданно в прихожей, я бы даже сказал — униженный тем, что Генка шарит по карманам, потому что этот акт сводил на нет усилия школы, а стало быть, и Вихрова в деле воспитания и… Генки полезного члена общества, решился на некоторое неправомерное действие. Почему-то вспомнил изречение Игнатия Лойлы: «Цель оправдывает средства!»

Он поднялся с кровати и, задыхаясь и останавливаясь на каждом шагу, придерживаясь за стенки и притолоки, вышел в прихожую, выждав, когда жена ушла куда-то по своим многочисленным делам, а у Фроси тоже было тихо. Он вынул из карманов всю мелочь. Это было правильно — зачем было подвергать сына Марса и Стрельца излишнему искушению. Но он положил в один карман сторублевку. Это было неправильно. Но Шерлоки Холмсы всегда наделены большей дозой воображения, чем это свойственно ординарным людям.

А затем он снова занял свое место в кровати, теперь превратившейся в наблюдательный пункт зрячей, но сипящей, хрипящей, страдающей, но бдительной Фемиды.

Вероятно, судья Иванов мог бы поступить так же…

Но Вихров не думал в этот момент о судье Иванове. Может быть, потому, что в ряде жизненных случаев всегда есть не одна, а две мерки. Одна — это сделал я. Вторая — это сделал он. Обычно все, что сделал я, — это более или менее хорошо. А все, что сделал он, может быть подвергнуто беспощадной критике. Но эта же критика кажется несправедливой, если обращается вдруг на меня, с той же меркой, на с точки зрения другого человека, применяющего ту же систему оценки реальности…

На ловца и зверь бежит — скоро Генка вернулся из школы.

Он должен был забрать Зойку, которую Фрося оставляла часто у Людмилы Михайловны, уходя на работу. Генка честно приволок сестренку, хотя она и отбивалась всеми четырьмя конечностями и бурно протестовала против ущемления ее желаний и стремлений к общественной жизни. Он накормил Зойку, дал ей какие-то игрушки, поел сам и сел за уроки и голосом зубрилы-мученика стал излагать почерпнутое из учебника. И Вихров узнал, что число, которое нам надо разделить на другое — меньшее — число, называется делимым, что число, на которое мы делим другое — большее — число, называется делителем и что число, которое получается в результате деления одного числа на другое, называется частным…