Николай Бондаренко - Будни и праздники

— Понятно. Больничный есть?

— Толкую же, Борис Аркадьевич! Отлежаться решил. Больничный бы мне любой врач дал. Сразу на неделю. Я свой организм знаю. А чего мне неделю дурака валять дома? Думаю — отлежусь лучше пару деньков и — на трассу.

Кайтанов посмотрел на него сурово:

— Выходит, Федор Лукьянович, бросил ты бригаду?

— Там же мастер есть!

— Мастер! — Кайтанов едва не выругался, но сдержал себя. — Ладно. Вот тебе лист бумаги, сядь у Сумарокова и пиши объяснительную.

— Борис Аркадьевич! — воскликнул верзила, вкладывая в это восклицание недоумение и обиду честного человека, заподозренного во лжи. Брови его опять сошлись у переносицы, а кончик горбатого длинного носа задрожал.

— Торговаться не будем. Не на базаре. Напиши объяснительную и езжай с новым прорабом на трассу. Да смотри не вздумай в конце месяца поставить себе эти два дня в табель.

— Эх, нету все-таки справедливости… — сокрушенно выдохнул Малявка и тяжело протопал из кабинета.

— Лучший мой бригадир, — сказал Кайтанов Дмитрию, когда дверь за Малявкой закрылась. — Умеет людей в руках держать. Причем мягкой лапой. Авторитетный мужик. Только душа слишком широкая. Чуть ослабь контроль, так и норовит гульнуть. Ну, ничего, этот наверстает. Ты, кстати, дни поставь ему в табель полностью. Но себя сразу с ним твердо держи. Без церемоний.

— Не волнуйся, еще ни под чью дудку не плясал.

— Лады!

Кайтанов открыл сейф, достал из него пухлую синюю папку и бережно погладил ее ладонью.

— У меня такой порядок. Если кто провинился — особо не распекаю. Но обязательно заставляю написать объяснительную. — Он похлопал рукой по папке. — Считай весь участок здесь. Любого могу в любой момент по статье вышвырнуть. — Он поднял папку и посмотрел на нее с особым чувством. — Раза два уже покушались на нее, да не тут-то было… — На его лице появилась мечтательная улыбка. — А какие тут перлы есть! Прямо для «Крокодила»! Вот, послушай. Беру наугад. Так… «От сварщика Авторучкина». — Он посмотрел на Дмитрия и подмигнул:

«Я, сварщик, Авторучкин, Игнат. Вчера был выпившим потому. Что справлял день рождения. В чем и подписываюсь. Авторучкин. 15 мая».

Кайтанов усмехнулся:

— Думал, наверное, на простофилю напал. Тут же беру у него паспорт, день рождения — в октябре. Ах, так! Пиши еще одну объяснительную, почему солгал… А это… От слесаря Кошкодерова…

«Утром взял полбанки белого. Показалось мало. Добавил красного. После чего очнулся вечером в Сухом Парке. В чем и подписываюсь. Обязуюсь впредь так не поступать». Грамотно излагает, а? А вот от нашего богатыря Измогилова.

«Я пил утром чай из пиалы, в которой раньше была водка. Потому утром немножко пахло». Охотно верю. Ему и одной капли вполне достаточно…

Дверь открылась, на пороге стоял Малявка.

— Вот написал, — буркнул он.

— Давай до кучи.

Дмитрий поднялся из-за стола:

— Пойдемте, Федор Лукьянович.

Кайтанов бросил вслед:

— Раскручивайте там колесо. Женечку сразу же на ковер. Будем его увольнять. А ты, Дмитрий Денисович, приезжай, когда сочтешь нужным.

Со смешанным чувством выходил Дмитрий из кабинета. Ему и самому приходилось брать у подчиненных объяснительные, иногда с боем, иногда эти объяснительные решали судьбу человека. Но он всегда считал это сволочным занятием, и уж во всяком случае не гордился этим.

Дмитрий и Малявка вышли из ворот участка и направились к грузовой станции. Бригадир объяснил, что это совсем рядом. Справа тянулись сплошные заборы, слева — стволы Сухого Парка. Затем свернули. Далеко впереди показалась грузовая станция — с кранами, подъездными путями, штабелями грузов.

Малявка жалостливо повторял все то, что Дмитрий слышал в кабинете. Мол, всегда почему-то так получается — хочешь сделать как лучше, а оно вылезает тебе боком. Вот он решил отлежаться пару деньков дома чтобы, значит, быстрее выбраться на трассу. За два то дня все как рукой снимет. Ему бы сесть в опоровоз и тихонько поехать на трассу и все было бы отлично. А он решил как лучше — пришел на участок. А теперь Борис Аркадьевич на него косится. Как будто он, Малявка, старый линейщик, получил какую-то выгоду от этих двух дней! Нету все-таки справедливости! Но теперь — все! Шабаш! Вот пусть только чуть поднимется температура или заболит живот — сразу же пойдет в поликлинику и будет столько болеть, сколько положено. Все! Теперь он ученый!

Говоря так, Малявка свирепо сопел носом, искоса поглядывал на Дмитрия. Видя, однако, что новый прораб никак не реагирует на его жалобы, старый монтажный волк сменил тактику.

Еще раз шмыгнув носом, он заговорил совершенно иным тоном:

— А вы, командир, из каких мест будете? После института к нам или еще где работали? — спрашивал он ненавязчиво, дружелюбным тоном, словно бы из чистого любопытства, строил предложения с выбором, мягко, смотрел на Дмитрия наивными очами и хмыкал после его ответов.

Пока дошли до станции, он задал, наверное, с сотню вопросов.

Но Дмитрий не торопился откровенничать и отвечал с недомолвками, а то и с юмором. Понимай, мол, как хочешь. Сам он Малявку расспросами не донимал, а только полюбопытствовал:

— Дорога на Рыбхоз хорошая?

— Нормальная.

В одном из углов разгрузочной площадки были сложены на деревянных прокладках железобетонные стволы. Рядом стоял опоровоз — машина с площадкой и специальным прицепом для перевозки длинномерных грузов. Дмитрий улыбнулся, вспомнив вдруг, как впервые услыхав слово «опоровоз», воспринял его как «паровоз», и потом недоумевал, каким же образом «паровоз» может вывозить грузы в местность, где нет железных дорог?

Возле опоровоза стоял маленький с розовой лысинкой шофер по фамилии Сидоров.

Первая опора уже покоилась на машине.

Малявка пришел на помощь. Работал он неторопливо, но сноровисто, уверенно, как и всякий профессионал. В считанные минуты погрузили вторую опору.

Потом потяжелевшая машина катила по широким райцентровским улицам. Малявка демонстративно смотрел вперед и сопел.

Не успели выехать из Райцентра, как это сопение перешло в храп. Малявка спал, уткнувшись курчавой, тяжелой, как двухпудовая гиря, головой Дмитрию в плечо. Дмитрий несколько раз толкнул его, тот замурлыкал, забубнил во сне, выпрямился, но храпеть не перестал.

Дорога была сделана наспех и покрыта самым дешевым асфальтом, с пятнами, гребешками и проплешинами, но машина, отягощенная двумя пятитонными опорами, бежала без резких толчков. Из выжженной бурой степи вползал в кабину знойный воздух. Меж колючками сновали такие же бурые суслики, настороженно поглядывая на машину. Два раза дорогу перебегали зайцы, потом на дальний бугор выбежала лисица.