Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]

Зато статья Джека, которую больше года ждал от него редактор, пошла по проводам в Москву через три часа после ее написания. Телеграфисту на станции никогда не приходилось передавать такой большой телеграммы да еще в два адреса.

Татьяна, отправивши Катьку с телеграммой на станцию, не могла успокоиться.

Она была убеждена, что телеграмма придет не скоро или пропадет. А если и дойдет по назначению, то не будет иметь результатов. Надо было предпринять для спасения Джека что-то более решительное. Иными словами, Татьяне казалось, что необходимо подготовить побег Джека.

Самым удобным временем для этого она считала сумерки, когда можно было незаметно выйти на двор и уехать из усадьбы. Ведь Скороходов собирался отправить Джека в Чижи не раньше ночи.

Татьяна не хотела спускаться вниз; она отсиживалась в своей комнате, как в крепости, даже обедала там. После ареста Джека она возненавидела Петра Скороходова, и встреча с ним ей казалась несчастьем. Теперь однако она решилась итти на все.

Прежде всего необходимо развязать веревки, которыми связан Джек. Оказавшись свободным, он легко может выйти в соседнюю комнату, дверь в которую завешана картой мира. А оттуда — один шаг до заднего крыльца. И Татьяна задумалась над тем, как освободить руки Джека от веревок.

Случайно на глаза ей попался небольшой ящичек с безопасной бритвой адмирала. Приход Катьки помешал уложить его в чемодан, и он остался на комоде. Татьяна вынула из ящичка два ножа, тоненьких и очень острых. Конечно, ими можно совершенно свободно перерезать любые веревки. Джек такой ловкий, неужели он не сумеет сделать этого? Он зажмет ножик своими золотыми зубами, изогнется — и веревкам конец. Но как передать ему ножик? Очень просто: через тот же самый телефон.

Действительно, рупор телефона широко открыл свой рот, и труба могла пропустить тонкий ножичек. Татьяна просунула стальную пластинку в трубочку. Ножик пролезал прекрасно.

Вот и хорошо! Ножи полетят вниз и упадут у самой головы Джека.

— Джек! — сказала Татьяна в трубку, прежде чем бросить ножички. — Я вам сейчас спущу по трубке безопасную бритву. Постарайтесь перерезать веревки до сумерек. Затем выходите в дверь, которая завешана картой. Дверь не заперта. Вы выйдете в комнату брата, оттуда в коридор. За конюшней мы будем ждать вас с лошадью. Поняли? Вам необходимо спастись. Вы слышите, Джек?

Из трубки долетел какой-то неясный возглас, похожий на «ол райт». Татьяна приняла его за знак согласия и сейчас же бросила ножичек в рупор. Слышно было, как он провалился с легким звоном. Татьяна бросила второй.

Потом, прислушиваясь к звукам, доносившимся снизу, Татьяна и Дуня осторожно спустились по лестнице. В столовой все еще шли разговоры, но более тихие. Очевидно, часть крестьян уехала в Чижи. Женщины вышли на заднее крыльцо. Все было тихо и на дворе. Только вода капала в бочку с крыши. Они оседлали Байрона, отвели его за конюшню и начали ждать Джека.

Так они простояли больше часа.

Было холодновато, да и лихорадка трепала от волнения. Вечерние тени по-весеннему мягко укладывались между домами. Молодой месяц, весь иссеченный ветками дубов, делался все ярче и ярче, как бы наливался светом. Капля падала с крыши тысячу раз, а Джек все еще не приходил. Оставалось предположить, что он не сумел перерезать веревки обоюдоострым ножичком. Может быть, даже поранил себе язык и губы.

— Дуня, — сказала Татьяна тихо, — он не придет. Надо ему помочь. Возьми на кухне большой нож, наточи его, поди и перережь ему веревки. Ведь никто не знает, что дверь за картой открыта. Через нее вы и выйдете.

Дуня без возражений, покорно ушла, а Татьяна осталась одна. Она слышала, как Дуня точила нож на крыльце о кирпич. Затем стукнула дверь. Капли падали в бочку, и по ним Татьяна считала время. Стало совсем темно.

На парадное крыльцо вышли крестьяне, и Петр Скороходов сказал:

— Теперь через полчасика и везти можно. Только вы везите кружным путем, а то, пожалуй, коммунары ввяжутся. А я завтра утром приеду.

И он опять ушел в дом.

Татьяна обняла Байрона за шею и стояла, не двигаясь. Она ничего не понимала. Джек, всегда такой точный и стремительный, здесь вдруг медлит. В чем дело? Наконец дверь скрипнула. Татьяна сделала несколько шагов вперед. Навстречу шла Дуня с длинным ножом в руках.

— Ты пробралась к нему?

— Да.

— Почему же он не пришел?

— Не захотел. Не позволил даже перерезать веревок.

— Почему, почему, почему?

— Он сказал, что теперь об его аресте знают уже в Москве, и если он убежит, то все будут думать, что никто его и не связывал. А ему хочется проучить Петра Скороходова.

— Боже мой! Какой он чудак! Что же он теперь делает?

— Кажется, заснул. Он говорил, что не спал несколько ночей и очень устал. Он отоспаться хочет.

В это время крестьяне вышли из дома и начали запрягать лошадей.

— Все пропало, — сказала Татьяна и сняла седло с Байрона. — Ты, Дуня, заложи телегу, сейчас поедем к твоему брату. Я здесь больше не останусь.

Дуня повела лошадь к телеге, а Татьяна незаметно прошла в светелку и принялась спешно укладывать в чемодан оставшиеся вещи. Она слышала, как Джека вынесли на двор и положили в телегу. Он ругался. Татьяна открыла форточку и прислушалась. Он протестовал против того, что его накрывают рогожей.

Телега с Джеком и чижовские мужики уехали со двора в десять часов вечера. Следом за ними предполагала уехать и Татьяна. Она понимала, что в ее отсутствие Петр Скороходов может разграбить дом, но теперь ей было решительно все равно. Телега с вещами стояла внизу. Татьяна ходила по своей светелке, прощаясь с домом, со своим прошлым. Конечно, жизнь в деревне, в незнакомой семье будет еще тяжелее. Теперь она была готова обвинять Джека во всех своих несчастиях. Нашел время, когда спать! Ах, Джек, Джек!

— Едем, что ли? — войдя в светелку, спросила Дуня. — Или до утра погодим?

— Нет, едем сейчас. Положи в телегу глобус и карту. Да привяжи коров, мы и их возьмем. Я сейчас спущусь. Мне надо кое-что собрать еще.

Но ей нечего было собирать. Она опять принялась ходить по комнате, прижимая к груди руки и судорожно дыша. О том, что Джек был прав, отказываясь от побега, Татьяна узнала в одиннадцать часов вечера. Именно в это время к кацауровским воротам подскакало двое верховых: следователь и милиционер.

Ссылаясь на приказание губернского прокурора, они вошли в столовую, уселись за стол и начали допрашивать Петра Скороходова. Их интересовал только один вопрос: кто это лежит на полу в Кацауровке связанный.

— Дело в следующем… — начал Петр Скороходов весьма смущенно.

Затем, подавив смущение, он довольно развязно заявил, что никакого связанного в усадьбе нет. Милиционер произвел обыск, и слова Петра подтвердились.