Александр Винник - Приметы весны

— Я протестую. Почему не посчитались с нашим мнением?

— Каким? — удивленно спросил Коломиец. — Вы же заявили, что считаете безмуфтовые трубы хорошими.

— Да, считаю.

— Так в чем же дело?

— Но я же оговорился, что считаю целесообразным не начинать массового производства до тех пор, пока опытная партия не пройдет хотя бы годичное испытание непосредственно на промыслах. Одно дело расчеты, а другое — жизнь.

Присутствующие оторопели.

— Вы этого не говорили, — сказал Коломиец.

— Как не говорил? — удивился в свою очередь Ибрагимов. — У меня даже здесь написано в резюме.

Он начал рыться в листочках доклада.

— Ветер виноват… разбросал, — сказал он смущенно. — Может быть, я действительно пропустил…

Гусев запальчиво возразил Ибрагимову, что считает его действия трусостью и перестраховкой. Но Сигов поддержал Ибрагимова.

— Еще раз проверим. Это не помешает. Предложение ст о ящее и авторы его заслуживают поощрения, но проверить лишний раз на практике не помешает.

На том и порешили.

Кража взбудоражила все общежитие.

— Если свой вор в доме завелся, от него не убережешься, — наставительно говорил Степаненко. — Это ясно. Как началось, так пойдет и пойдет…

Сам пострадавший, Федор Рыжов, метался из одного конца комнаты в другой и все приговаривал:

— Да что же это, братцы, такое? У своих красть! Да я полмесяца потел, пока справил себе эту куртку… и рубаха… а он… Да так совсем тебя разденут, и голым возвращайся домой.

— Ну, это ты уже чересчур, — отозвался Гнатюк. — Никто тебя не разденет. До голого тела твоего не скоро доберешься; глянь, сколько напялил: пиджак — раз, джемпер — два, верхняя рубашка — три, нижняя — четыре…

И под общий смех закончил:

— Ты бы Папанину что-нибудь дал, когда он на Северный полюс собирался.

— А тебе какое дело? — ответил Федор со злостью. — Чужое добро взялся считать. Ты свое пересчитай: небось, не меньше, чем у меня.

— Я и не говорю, что меньше; у меня, может быть, и больше твоего. Заработал — и накупил. Только я же не пл а чу, а ты вон какой крик поднял: «Караул! Грабят!.. Голым оставляют!»

— А что же, я, по-твоему, танцевать должен, радоваться, что у меня куртку украли? Найти вора — и спасибо ему сказать?

Гнатюк насупился.

— Радоваться не нужно, но орать без толку тоже нечего. Пошел бы лучше и заявил в милицию, там разберутся.

— А по-моему, прежде чем в милицию идти, сходил бы ты лучше на толкучку, — посоветовал Ушков. — Может быть, там и куртку увидишь, и вора найдешь.

Этот совет понравился Федору. Он быстро нахлобучил шапку и вместе с Ушковым отправился на рынок.

Спустя два часа они вернулись. Федор подошел к кровати, на которой, отвернувшись к стенке, спал Гнатюк, и потормошил его. Когда Гнатюк повернул к нему заспанное, удивленное лицо, Федор сказал:

— Знаю я, кто украл.

— Кто?

— Михо, дружок твой.

Гнатюк вскочил с кровати и схватил Федора за грудь.

— Ты что, с ума сошел?

Но Федор отбросил его руку.

— Ты не трожь! Прежде чем защищать вора, хорошо разузнай. Защитник нашелся! Вон расспроси Никиту, он тебе все расскажет, не даст соврать.

И Ушков принялся рассказывать о том, что произошло с ними на рынке.

— Ходим это мы по толкучке туда-сюда, вещей полно, — начал он обстоятельно, размеренным голосом. — Есть усё, шо хошь. И сапоги, и туфли, и одёжа… Ну, прямо не видел такого еще. Много всего сегодня…

Гнатюк нетерпеливо перебил его:

— Хватит болтать, очень нам интересно, что там есть. Ты толком говори, насчет куртки.

— Я и говорю. Ходим, ходим, а куртки нет… Нет, курток в общем много. У одного дядьки хорошую куртку видел, вельветовую, в рубчик, подбитую ватином. Двести рублей просил; может, и дешевле отдал бы, не знаю…

— Вот спекулянт проклятый! — разозлился Гнатюк. — Да на кой черт нам твоя вельветовая куртка! Ты о Михо говори.

— Ну я же рассказываю, — обиженно проговорил Ушков. — О чем же я говорю? Об том и говорю. Ходим это мы по толкучке…

— Опять двадцать пять!

— Ну, не перебивайте его, черт с ним, пусть выговорится.

— Пусть говорит.

Ушков, почувствовав поддержку окружающих, продолжал:

— Ходим это мы по толкучке. Нет куртки. То есть куртки есть. Много даже. Да все не та, не наша… Ну, не то, что не наша, не Федора… Когда вдруг встречаем цыгана.

— Того, что приходил к Михо вместе с Ромкой, — вставил Федор. — Вислоухий.

— Да, Вислоухий, — продолжал Ушков. — Ну вот, остановил он нас, узнал, значит. И про тебя спрашивал, Саша, помнит…

Гнатюк рассердился.

— Опять понесло. Рассказывай ты, Федор, да быстрее. При чем здесь Вислоухий и Михо?

— А при том твой Михо, — взволнованно ответил Федор, — что украл куртку. Он украл!

— Кто сказал?

— Вислоухий и сказал. Когда узнал, зачем мы ходим, рассмеялся и говорит: «Не там вы ищете. У себя ищите. Среди своих. Цыган всегда цыганом остается, хоть ты ему три комсомольских и два партийных билета выдай».

— Не может быть! — воскликнул Виктор Чернов.

В это время, как по команде, все оглянулись. У двери стоял Михо. Кровь отлила от его лица, оно стало синевато-серым. Он пошел вперед, все расступились.

Михо подошел к Федору. Губы его вздрогнули, потом застыли, как будто стали каменными. Глухим голосом он спросил:

— Ты знаешь, что я украл?

— А кто же еще? — со злостью ответил Федор. — Твои же цыгане тебя и выдали. Вислоухий сказал, что ты украл… Что сам хвастался ему.

— Обыскать его! — крикнул Ушков. — Обыскать его сундучок.

Михо взглянул на Ушкова. Глаза его горели. Казалось, зверь, дремавший в человеке, загнанный куда-то далеко, вырвется сейчас наружу, и тогда не будет ему удержу. Гнатюк взял его за руку:

— Не волнуйся, Михо, спокойно…

Михо нетерпеливо перебил:

— Обожди, Саша…

Он полез в карман, вынул ключ и протянул его Никите Ушкову.

— На, ищи!

— А ты, — обратился он к Федору, — запомни этот день. Попью я твою кровь…

И, круто повернувшись, вышел.

В комнате наступило тягостное молчание. Все стояли не шевелясь, глядя на дверь.

Молчание нарушил Чернов.

— Позор, товарищи, — волнуясь, сказал он. — Как можно подозревать Михо в краже?

Его дружно поддержали.

— Нехорошо как получилось.

— Парень горячий, как бы чего не вышло.

— Вот что наделала твоя проклятая куртка, — зло сказал Виктор Федору.

Федор вспылил:

— Что значит «проклятая куртка»? Небось, у тебя украли бы, так не говорил бы «проклятая», чужого добра не жаль. Что же, это, по-твоему, Вислоухий выдумал, напрасно наговорил на Сокирку? Какой ему интерес?

— Да, в самом деле, какой ему интерес? — поддержал Федора Ушков. — Не будет человек напрасно наговаривать на другого. Да еще цыган на цыгана.