Бела Иллеш - Избранное

В президиуме торжественного собрания сидела и приехавшая вместе с Шоу леди Астор — в то время одна из лидеров английской консервативной партии. Вряд ли присутствовавшие на торжественном собрании москвичи пришли в восторг от того, что этой чопорной леди, известной своими антисоветскими взглядами, мы оказали столь высокую честь. А ей едва ли пришлось по душе то, что «наболтал» Шоу в своем выступлении.

После торжественного вечера мы, по желанию Шоу, устроили для самого узкого круга скромный банкет без алкогольных напитков в одном из малых залов Дома Союзов. За столом сидело человек двадцать пять. У входа в зал А. В. Луначарский распорядился поставить двух милиционеров, дабы оградить юбиляра от наседавших на него репортеров и фотокорреспондентов. Мы к тому времени уже знали слабость Шоу — он очень охотно давал интервью, но с одним непременным условием: лишь в строго установленное время и по заранее сформулированным им вопросам. Когда некий «неблаговоспитанный» корреспондент одной московской газеты поинтересовался, зачем он прихватил с собой в Москву леди Астор, Шоу сердито ответил: «Шекспира нельзя играть, лишив Гамлета права сомневаться…» После этого инцидента Шоу обратился к А. В. Луначарскому с просьбой оградить его от назойливых репортеров. Вот почему зал, в котором мы ужинали, охранялся двумя милиционерами. После первого блюда я, подняв глаза, вдруг заметил, что страж нашей безопасности грудью заграждает вход в зал некоей даме и представительному мужчине, а они во что бы то ни стало хотят войти к нам. Я тотчас узнал настойчивых пришельцев: это были супруги Каталин Андраши и Михай Каройи. Я тут же вскочил и через мгновенье был уже в дверях с короткой запиской А. В. Луначарского, открывшей дорогу запоздалым гостям. Представившись чете Каройи, я от имени А. В. Луначарского пригласил их занять место за нашим столом. И тогда навстречу им поднялась леди Астор. Оказывается, эта консервативная леди некогда принадлежала к светскому обществу, в котором вращалась и Каталин Андраши, а вся венгерская эмиграция величала Каталин «красной Катинкой» — отнюдь не из-за цвета ее прекрасных волос, а за ее прогрессивные убеждения. Дамы обнялись, и я с законной гордостью убедился, насколько наша Катинка краше, а главное, насколько она естественнее и человечнее, чем эта выхоленная, изысканно элегантная, но на редкость чванливая английская леди.

«Красная Катинка» заняла место рядом с леди Астор, а Каройи и я сели с противоположной стороны длинного стола, напротив женщин. Несколько минут мы непринужденно беседовали. Каройи живо интересовался судьбой некоторых наших общих знакомых. Однако вскоре я заметил, что он уже не слушает меня, а следит за разговором жены с английской леди. По интонации и выражению лиц собеседниц я сразу же понял, что по ту сторону стола не все обстоит благополучно. Радость, вызванная неожиданной встречей, сменилась все более нарастающей раздражительностью, почти граничащей с неприязнью. Михай Каройи, видимо, уловил смысл их беседы и счел своевременным прийти на выручку жене.

— Сожалею, но нам пора, — сказал Каройи и дал Каталин знать, что они уходят. Каталин охотно согласилась и тут же сдержанно и холодно попрощалась с леди Астор.

— Если разрешите, товарищ Каройи, я пойду с вами, — предложил я, разумеется, отпросившись у А. В. Луначарского. А. В. Луначарский — этот мудрый и обходительный человек, сразу же все понял. Он встал и, оставив на несколько минут своих гостей, проводил чету Каройи до самого выхода. Только на улице я узнал, что произошла в банкетном зале. Леди Астор позволила себе сказать супруге Каройи, что, столкнувшись с большевиками лицом к лицу, она еще больше возненавидела их.

Легко себе представить, как ответила ей на подобный выпад «красная Катинка».

Долго, очень долго гуляли мы в тот вечер по вечерним, а затем и ночным улицам Москвы. Наша спутница восхищалась буквально всем: мы, спотыкаясь, шли по разрытой Тверской, а ей нравилось, что на улице разобрана булыжная мостовая и ее собираются покрыть асфальтом, чтобы превратить в современную транспортную магистраль.

Мы бродили по московским улицам до поздней ночи.

На другой день Каройи с женой ужинали у меня, — в доме наискосок от Московского Художественного театра, который возглавлял в ту пору К. С. Станиславский. Кроме супругов Каройи, моим гостем был Эндре Шик [53] Шик Эндре (1891) — известный венгерский общественный деятель, с 1964 года председатель Всевенгерского Совета Мира, лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1968). В последние годы занимается литературной деятельностью. Шик перевел на русский язык «Карпатскую рапсодию» Белы Иллеша. . В тот вечер они долго беседовали о перспективах освободительной борьбы колониальных народов. Спустя два-три дня я получил от Каройи предложение отужинать с ним в «Савойе». К ужину нам подали грузинское вино. Каройи восторгался цветом и букетом красного «Цинандали».

— Вино отменное, почти такое же, как наши венгерские вина, — заключил он. В его устах это была самая высокая оценка.

То ли под воздействием моих рассказов, то ли — что более вероятно — подогреваемый «Цинандали» Каройи вспомнил забавный эпизод из своей жизни. Его манера рассказывать пленила меня своей мягкостью и сдержанностью.

— Однажды, — начал он свой рассказ, — на одном из приемов в Советском полпредстве в Париже, меня представили М. М. Литвинову, бывшему в то время первым заместителем народного комиссара иностранных дел. Представили меня, я бы сказал, не совсем удачно… Что-то вроде: граф Михай Каройи из Венгрии. Литвинов, естественно, принял меня за венгерского посланника и в весьма учтивых, но чисто дипломатических выражениях заверил меня в своих симпатиях к Венгрии. Я сразу же понял, в чем дело, и прервал Литвинова:

— Товарищ Литвинов, — обратился я к нему, — я вовсе не представитель нынешнего венгерского государства, а всего лишь политический эмигрант. Бывший президент Венгерской Народной республики [54] Так называлась Венгрия после свержения Габсбургской династии в результате буржуазно-демократической революции в октябре 1918 года. .

Литвинов озадаченно на меня посмотрел, его замешательство длилось лишь мгновение, затем он дружески обнял меня — не как дипломат, как товарищ.

По возвращении супругов Каройи в Париж Каталин, жена Каройи, прислала мне приветственную телеграмму, а спустя несколько лет я получил письмо и от самого Михая Каройи с просьбой разобраться в какой-то запутанной, связанной с прессой истории. И вот прошло пятнадцать лет после нашей первой, московской встречи, и я снова свиделся с четой Каройи — на этот раз в Будапеште. Вторая наша встреча произошла в зале заседаний парламента, в день, когда Национальное собрание Народно-демократической Венгрии, весь освобожденный Советской Армией венгерский народ чествовали первого в истории Венгрии президента — Михая Каройи по случаю его возвращения на родину. После торжественной церемонии я, пользуясь тем, что на мне форма советского офицера, пробился сквозь толпу журналистов и фотокорреспондентов, буквально осаждавших экс-президента. Когда я назвал себя, Каройи тотчас меня узнал, взял под руку и под прикрытием моего мундира выбрался из тесного кольца осаждавших его репортеров. Он искренно ценил и уважал газетчиков, но они невольно осложнили один из самых счастливых дней его жизни, с излишним рвением исполняя свои обязанности.