Бела Иллеш - Избранное

Мать Ференца Ракоци, воинственная Илона Зрини, некогда смело и бесстрашно защищала Мункач, старинный укрепленный замок рода Ракоци, от посягательств Габсбургов. И сам Ракоци действительно принес через Верецкский проход в Венгрию знамя, на котором было написано: «Pro patria et libertate» [17] «За родину и свободу» ( лат .). .

Именно на берегской земле пожали друг другу руки родственник королей Ференц Ракоци и босоногий Тамаш Эсе; именно на берегской земле Тамаш Эсе Великий впервые крикнул так, что призыв его разнесся во все страны света:

— Вперед, нищий, голодный нищий, вонючий нищий, вшивый нищий, вперед, братья дорогие, бейте, рубите слуг немецкого императора! Бейте, рубите! Но только головы рубите, чтобы не охрометь им. Вперед, нищий, вшивый нищий!

И спустя семь лет после того, как в сотне битв Ракоци водил на борьбу против наймитов императора венгерскую знать, венгерских ремесленников, венгерских, русинских, словацких и румынских крестьян, он опять-таки именно через Верецкский проход, правда, в довольно жалком состоянии, покинул страну. И некий француз по имени Вольтер писал о нем, что, когда он жил в Родосто, «у него было очень мало посуды».

Ференцем Ракоци гордится каждый берегец.

Венгры гордятся им потому, что он был венгром.

Русины — потому, что они были его первыми солдатами.

Евреи — потому, что великий борец за свободу однажды написал на желтом пергаменте первую букву красной тушью, остальные черной:

« Мы не имеем права делать различия между людьми из-за их языка или религии. Каждый, кто любит родину и ненавидит рабство, наш родной брат».

Каждый берегец гордится Ракоци — даже дядя Филипп, хотя обычно, как только я заговаривал о старой военной славе венгров, он охлаждал мой пыл следующими словами:

— Гордись тем, что ты сам сделал!

Но если речь заходила о Ракоци, то это уже была и его гордость, тут и он чувствовал себя венгром. Это я впервые заметил, когда мы устроили экскурсию в Верецке, чтобы посмотреть знаменитый проход, через который в течение тысячи лет приходили в страну войска завоевателей и уходили, потерпевшие поражение.

Проход, который когда-то славился тем, что через него можно было лишь проехать верхом, в наше время пропускает даже пушки. Справа и слева, вернее, с востока и с запада, его закрывают две большие скалистые стены. Высоко наверху огромные металлические буквы говорят о том, что тысячу лет назад здесь проходили венгры. Памяти Ракоци в те времена еще никто не посвящал металлических букв. Это возмущало дядю Филиппа. Пока мы были в Верецке, он все время говорил только о Ракоци.

Он знал о нем очень много, причем такого, чему в школах не учили. Например, он рассказал нам, что императоры Габсбурги подарили графам Шенборн такое неимоверное количество венгерской земли потому, что они отличились в борьбе и интригах против Ракоци. О непобедимых русинских секирщиках Ракоци я тоже впервые услышал в Верецке, от дяди Филиппа.

Вернувшись в Берегсас, я стал в нашей семье специалистом по Ракоци. Кроме меня, никто из моих домашних не видел Верецкского прохода. А я видел даже Мункачскую крепость, куда ездил тоже вместе с дядей Филиппом.

Теперь я могу уже признаться, что старый замок рода Ракоци причинил мне большое разочарование. Я представлял себе это знаменитое «орлиное гнездо» иначе. Я думал, что он стоит на неприступной скале и башни его теряются в облаках. На самом же деле исторический Мункачский замок построен на небольшом холме, и его светло-желтые башни поразительно низки.

Дядя Филипп заметил, что я разочарован.

— Замок, как ты видишь, Геза, — сказал он, — не очень крепкий. Но защищавшие его были сильны, потому что они боролись за свободу.

В полуподвальном помещении замка вырыт колодец. Бросив в него камешек, можно сосчитать до шестидесяти восьми, прежде чем услышишь, что камешек долетел до воды.

Я нередко видел этот колодец во сне, и когда просыпался, сердце мое сильно стучало.

Собирая вокруг себя ребят, я часто рассказывал им об ужасном колодце, в глубине которого мучаются закованные в кандалы души тех, кто предал Ракоци. Там живет предок графов Шенборн, граф Александр Карон, и много-много других венгерских господ, получивших графский титул и много венгерской земли за то, что продали венгерскую свободу немецкому императору в Вене.

Две мои сестры дрожали от страха, когда я говорил о том, как плачут, воют и рыдают погибшие души, но моя бывшая любовь, Тереза Маркович, голову которой почему-то мыли керосином, так что было неприятно близко подходить к ней, не верила, что в колодце Ракоци мучаются души предателей.

— Это, наверное, то же самое, что делают в цирке, — говорила она. — В колодце, наверное, спрятали кого-нибудь, и он обязан выть, когда приходят посетители. Ему за это, наверно, хорошо платят.

Я очень гордился тем, что благодаря знакомству с замком приобрел некоторую связь с Ракоци. Но мне и в голову не приходило, что в будущем связь эта еще более укрепится.

Случилось это, когда прах Ференца Ракоци, Имре Тэкели, Илоны Зрини, Миклоша Берченьи и ряда других эмигрантов — товарищей Ракоци, привезли домой в Венгрию.

Газеты несколько недель писали о том, что везут, везут, везут… Ференца Ракоци. Однажды отец пришел домой с сияющим лицом.

— Едем в Кашшу, Геза! — крикнул он. — В Кашшу, на похороны Ракоци.

Оказалось, отец был избран в делегацию из пятидесяти двух человек, которую Берегский комитат посылал в город Кашшу, где решили предать венгерской земле прах Ракоци. Отец вздумал взять с собой и меня.

— Я хочу, сынок, чтобы ты видел, как венгерская нация чтит своих великих людей, и чтобы в течение всей жизни ты мог вспоминать о том, как присутствовал на похоронах Ракоци.

Мать сразу начала варить и жарить. Она готовила нам продовольствие для путешествия, которое должно было продолжаться целых семь часов. Отец взял меня за руку и повел в магазин детского платья Шаламона Миттельмана, где купил мне новый темно-синий костюм. От Миттельмана мы отправились к сапожнику Керестеши, чтобы купить коричневые ботинки. После этого зашли в универсальный магазин Тауба. Там отец купил новые шляпы себе и мне. Мне — темно-зеленую охотничью с красно-бело-зеленым пучком из перьев.

Снабженные большим кожаным чемоданом с продовольствием и плетеной корзинкой с пятилитровой, наполненной вином бутылью, мы отправились утром на вокзал. Берегсасский вокзал никогда еще не видал такого торжества, даже когда наш город почтил своим посещением статс-секретарь министерства земледелия.

На платформе стояла в парадной форме почетная охрана из жандармов.

Впереди — цыганский оркестр Яноша Береги-Киш.