Бела Иллеш - Избранное

Не приехал он и со следующим поездом. Не появился вообще. Телеграммы летели из Парижа в Петербург, из Петербурга в Киев, из Киева в Париж. Повсюду разыскивали Дудича, но напрасно. Дудича не стало. К розыскам приступила сначала русская, потом французская тайная полиция, а затем — по просьбе русского посла в Берлине — Дудича стала искать и полиция Германской империи. Германской полиции удалось установить, что Дудич прибыл в Берлин и, пока поезд менял паровоз, он выпил в ресторане на вокзале Фридрихштрассе два бокала баварского пива и дал подававшему ему официанту двадцать пфеннигов на чай. Больше ничего германская полиция установить не могла.

Когда была потеряна всякая надежда, что Дудич когда-нибудь найдется, русские газеты, сначала намеками, потом совершенно открыто, стали обвинять австро-венгерскую тайную полицию в том, что она похитила Дудича и, по всей вероятности, убила его. Когда обвинения русской прессы проникли и в некоторые французские газеты, посол Австро-Венгерской монархии в Петербурге посетил министра иностранных дел Российской империи и заверил честным словом, что органами представляемой им великой державы в отношении Дудича «никаких насильственных, никаких враждебных действий совершено не было». По настоятельному желанию посла его заявление было напечатано в нескольких русских газетах.

На этом дело Дудича пока закончилось.

Как читатель, наверное, уже догадался, — я не умер. После продолжавшейся полтора года болезни я выздоровел. Природа ли меня излечила, или медвежьи окорока и медвежий жир Михалко, или же порошки доктора Шебека — не знаю. Может быть, все три лекарства — «объединенными силами».

А так как я выздоровел, то теперь имею возможность поведать вам о тех событиях, о которых официальные историки упорно умалчивают. Этим я делаю себя достойным того, чтобы в пятидесятилетний юбилей берегсасской гимназии директор назвал меня не просто «предателем», а «подлым предателем».

В Пемете находилось постоянно восемь жандармов. 14 сентября 1913 года для укрепления этого маленького звена в деревню прибыло из Марамарош-Сигета еще двадцать четыре жандарма. Неожиданные гости внесли, разумеется, большое возбуждение. Там, где столько людей охраняет общественную безопасность, никто не может чувствовать себя в безопасности.

Особенно волновался старик Шенфельд.

— Ай-ай-ай-ай! Плохие дни предстоят бедным евреям!

— Ну и дурень ты, Ижак! — утешал причитающего свинопаса кузнец-медвежатник. — Всегда забываешь, что под Карпатами нет евреев, есть только венгры иудейского вероисповедания.

— Если еврей — венгр, тогда венграм предстоят плохие дни! — сказал пеметинский свинопас.

— Ты учишься мыслить у своих свиней, Ижак!

— Если бы я учился мыслить у своих свиней, это было бы еще полбеды. Настоящая беда в том, что господа учатся у свиней делать политику.

Григори боялся, что жандармы пришли в Пемете потому, что узнали о посещении Фоти, побывавшего недавно в деревне для восстановления профессионального союза.

— Надо будет спрятать все бумаги союза, Абрам! — посоветовал медвежатник одноглазому Хозелицу.

— Ты, кажется, в полдень следишь за восходом солнца, Григори, — ответил, смеясь, Хозелиц. — Того, что могло бы заинтересовать жандармов, давно уже нет в Пемете. У меня они могут найти в худшем случае несколько неоплаченных счетов. Если они захотят уплатить за нас, я — человек мирный, возражать не буду.

В ночь с шестнадцатого на семнадцатое жандармы арестовали четырех пеметинских русин, в том числе Григори Михалко.

Если ты в беде, иди за помощью в лес. Лес добр, лес мудр, лес силен. Придя в лес, пеметинцы перестали бояться жандармских штыков. В лесу солнце не светит, и штыки там не блестят.

— Эх, если бы жандармы пришли за нами сюда! — сказал со вздохом Медьери. — Уж здесь-то мы с ними справились бы!

— Жандармы это тоже знают, — заметил Хозелиц.

Собравшиеся в лесу послали делегацию к старосте. Делегацию эту возглавили Медьери и Хозелиц. Староста заставил их прождать несколько часов у своего дома, вход в который охраняли жандармы, а около полудня велел сказать делегации, что ему некогда.

Делегация возвратилась в лес. На обратном пути Медьери высказал мысль, что надо объявить забастовку. Хозелиц дополнил это предложение, посоветовав так организовать забастовку, чтобы замерли все работы.

В то время как делегация напрасно ожидала старосту, к скрывающимся в лесу пришел заводской сторож Шипош, который был близок с поварихой старосты, и сообщил, почему забрали Михалко.

— Медвежатник получал деньги из России. От царя. На эти деньги он закупил оружие — целый вагон винтовок. Он собирался раздать оружие русинам, напасть ночью на венгерских жителей Пемете, вырезать их всех до одного, а потом бежать в Россию.

Русины клялись всеми святыми, что в этом нет ни одного слова правды, что повариха старосты даже по ошибке никогда правду не говорит и что сам Шипош тоже известный лгун. Но Шипош тоже клялся всеми святыми, что все рассказанное им до последней буквы чистейшая правда. Он знал даже, что весь этот вагон винтовок, с помощью которых Михалко хотел истребить венгров, находится на вокзале в Марамарош-Сигете. Шипош был не единственный — в лес пришел также швейцар директора завода Темеши, который слышал еще больше Шипоша. По его информации, купленным на русские деньги оружием Михалко хотел истребить не только пеметинских венгров, но и пеметинских евреев.

Когда, возвратившись в лес, Медьери понял, о чем идет речь, он схватил топор и бросился на Шипоша. Счастье, что его вовремя удержали. Медьери угрожал, Хозелиц доказывал, но все слушали их только одним ухом, а другим прислушивались к тому, что болтали Шипош и швейцар директора Темеши.

— Я думал, вы будете рады, что жандармы идут не против вас, а защищать вас, — сказал Шипош. — Но если вы не хотите, чтобы вас защищали, я лучше пойду домой.

Шипош и директорский швейцар возвратились в деревню.

Собравшиеся в лесу совещались весь день, но ничего не решили.

Утром староста сам послал за рабочими. В лес пришел его помощник и прочел написанные на листе бумаги фамилии пятнадцати венгерских рабочих.

— Все пятнадцать должны немедленно прийти к господину старосте!

— Какого черта он от нас хочет?

— Во всяком случае, ничего хорошего!

— Бояться, братцы, нечего, — сказал Медьери. — Если бы староста хотел чего-либо плохого, будьте спокойны, он не забыл бы обо мне!

— Правда, Медьери он не вызывает. Может быть, это на самом деле что-нибудь хорошее.

— Староста безусловно хочет хорошего, — высказался Хозелиц. — Вопрос только, для кого это будет хорошо.