Владислав Николаев - Мальчишник

Вертолет привезет продукты и перебросит партию через Уральский хребет на Кожим.

Герман Дичаров, согнувшись, тащит на спине немыслимо тяжелый, будто камнями набитый, рюкзак.

У Германа смуглое лицо, тонкий с горбинкой нос и отросшая в горах черная курчавая бородка. В длинной клетчатой ковбойке с краснинкой он походит на продувного цыгана. Ему бы еще войлочную шляпу, трубку да бархатный жилет — совсем бы от цыгана не отличить. Впрочем, жилет на меховой подкладке у него имеется — подарок невесты. Затолкан где-то в спальнике. А в рюкзаке никаких тряпок. В помине нет и камней. Объемистый рюкзак с распущенной шнуровкой по бокам набит одними книжками.

Внешность Германа удивительно точно соответствовала его плутовскому характеру: не карманы, не кошельки с мелочью, а домашние библиотеки приходилось постоянно оберегать от него. Частную собственность на книги он совершенно не признавал: понравилась которая — в карман или за пазуху, или еще подальше — в штанину, и был таков!

Друзья, приглашая его в гости, запирали на ключ книжные шкафы. У Коркиных шкафов не было, книги стояли на тесовых полках, поэтому, когда заявлялся Герман, Маша грозила ему пальцем и умоляюще просила:

— Только, пожалуйста, не таскай без спросу, а?

— За кого ты меня принимаешь? — с ангельской улыбкой разводил руками Герман. — И не посмотрю на твои книжки, своих хватает.

Выпроваживая поздно вечером засидевшегося гостя, Маша недоверчиво ощупывала глазами его худощавую фигуру и, не углядев ничего подозрительного, хвалила извиняющимся голосом:

— Сегодня ты паинька, Гера. Всегда будь таким.

Маше ни разу не удавалось уличить Германа, но когда они выбирались в тайгу и младший техник раскрывал заветный рюкзак, она ахала от удивления — почти все книжки были знакомые, а многие даже надписаны ее рукой: зеленые тома Пришвина, голубые — Аксакова, белые — Короленко, красные — Лескова. Маша качала головой и возмущенно восклицала:

— Ох, плут, ох, цыган!

Однако возмущение ее не было вполне искренним, в глубине души она даже благодарна была Герману за то, что притащил эти книжки в тайгу. Дома прочитать недосуг — хозяйственные заботы одолевают. А здесь свободного времени поболе — и вечерами после маршрутов, и в ненастные дни.

Книги читали все. Приползали на очередную стоянку, и рюкзак Германа сразу опадал: растаскивали ношу по палаткам. Готовились сниматься с места, и книжки одна за другой возвращались обратно.

Герман орал во все горло, не особенно стесняясь в выражениях:

— Задрыги кривоногие! Черти ленивые! Побойтесь бога! Хоть по одной затолкните в свое барахло. Что я — ишак, за всех таскать?

В этом сезоне лошадей мало, грузу на каждой — сверх нормы, поэтому Коркин распорядился нести личные рюкзаки на себе.

Книги острыми углами отбили всю спину. Герман болезненно морщится и ворчит в цыганисто-черную бороду:

— Почитают они у меня! Как бы не так! Ни странички не получат!

Лева бредет в хвосте каравана, в обязанность ему вменено следить за тем, чтобы не растряслись по дороге вьюки. Бывает, зацепится вьюк за дерево, и в один миг все содержимое в траве или в гнилом болоте. Проморгаешь — ищи ветра в поле, гадай, где растерял добро.

Повару тридцать лет. На нем невылинявший черный спецовочный костюм и новенькие, не успевшие порыжеть кирзовые сапоги. Светлая легкая кепка сбита на затылок, и из-под нее торчит пышный русоволосый чуб. Худощавое лицо чисто выбрито. В уголке рта поблескивает золотая фикса.

И в опрятной внешности повара, и в его развинченной походке есть что-то праздное, легкое, независимое, будто не по тайге идет, а прогуливается по городскому бульвару. Он один не несет рюкзака — вопреки запрету начальника пристроил на лошадь.

Лева вдруг останавливается, крутит головой, прислушивается. Слева, из темного елового леса, доносится жалобное повизгивание. Повар щелкает ивовым прутом по голенищу и зовет приветливым голосом:

— Захар, Захар! Сюда!

Захар — щенок. Совсем еще молоденький — ни слуха, ни нюха. Сбился с проторенной тропы и уже ничего не видит и не слышит, верещит от страха и отчаяния.

— Ко мне, Захар! — кричит Лева и звонко бьет прутом по сапогу.

Захар наконец выбирается из высокой травы. Дымчатая шерстка на нем вымокла, прилипла к тельцу, и оттого щенок кажется худым и облезлым, как ободранный кролик.

Лева, прибавив шагу, догоняет лошадей. Задняя с упруго поднятым хвостом остановилась в кустах, и в брюхе ее зловеще перекатываются громы, исходя наружу газами.

Перекосив лицо, Лева матерится и кричит вперед:

— Начальник! Убери меня с этой проклятой должности! Угорел совсем! Голову уже обносит — вот-вот упаду!

Начальник или не слышит, или не считает нужным ответить; на шутку реагирует робким смешком один Вениамин, вынырнувший откуда-то из кустов.

Вениамин на целую голову длиннее Левы. Энцефалитный костюм, отличающийся от обычного тем, что весь на резинках да еще с капюшоном, сидит на парне, как на переростке: штаны туго обтягивают острые коленки, готовы вот-вот лопнуть, а рукава едва прикрывают угловатые локти.

Несмотря на утомительный многочасовой переход, сил у Вениамина еще предостаточно. Он то и дело сворачивает с тропы и, высоко вскидывая длинные ноги, бежит к реке. Там непролазными душными куртинами растет смородина. Наломав охапку рясных веток, он догоняет караван и со стеснительной улыбкой угощает Леву. Эта улыбка прочно отпечаталась на вытянутом лошадином лице парня; ею он как бы заранее признает всех людей умнее, значительнее себя и выражает готовность подчиняться кому угодно.

Вениамин и Лева из той довольно еще многочисленной категории рабочих, которые зовутся сезонниками, бичами. Ранней весной они, точно перелетные птицы, со всех концов страны слетаются в Тюмень, запруживают коридоры геологического управления. Кого тут только нет! И шахтер из Донбасса, которому врачи насоветовали прочистить таежным воздухом легкие от угольной пыли, и алиментщик из-под Ленинграда, радующийся тому, что не скоро теперь разыщет его исполнительный лист, и алкоголик, уходящий в леса, точно в скит, спасать свою грешную душу, и будущий десятиклассник, захотевший раньше времени узнать, почем пуд соли, и положительный семьянин, мечтающий о собственном домике, для покупки или строительства которого нужен некий капиталец, и заурядные летуны — перекати-поле — любители длинного рубля.

На север летят перелетные птицы. На север плывут весной теплоходы. По Туре, Тоболу, Иртышу, Оби. У Березова, известного меншиковской ссылкой, один из теплоходов поворачивает на запад, в Сосьву, и еще через сутки пути пристает на реке Ляпин к поселку Саранпауль.