Витаутас Петкявичюс - Рябиновый дождь

Санитары вынесли Бируте из машины без сознания, а когда она очнулась, боли уже не было. Ей сделали укол, чтобы вызвать роды, ей старались помочь. Промучившись целые сутки, она родила, но не услышала крика, не услышала шлепка ладони доктора, она ничего не услышала, только увидела слезы на глазах подруги.

— Бирутеле!..

Бируте смотрела на подругу и не могла плакать.

— Слава богу, хоть ты осталась жива.

Когда Милюкасу сообщили об автоаварии, он сначала обрадовался: «Наконец-то эти ангелочки допрыгались!» — и побыстрее уехал на место происшествия, но, увидев, как выглядит машина, лежащая в кювете, искренне пожалел: «Такие вещи добром не кончаются и просто так не случаются…»

Не спеша, шаг за шагом прошел он весь путь скольжения, оглядел срезанные рябины, тщательно измерил все царапины, через лупу осмотрел оставленные на асфальте следы от протектора и сразу понял: не заснули, не зазевались, ехали нормально, значит, что-то с машиной… Вдруг его внимание привлекла неглубокая квадратная ямка, вырубленная дорожниками и так безответственно оставленная. Ее края были измазаны смолой. Тогда Милюкас еще внимательнее осмотрел машину. Подергав задранные кверху передние колеса и не обнаружив гайки, поддерживающей правую рулевую тягу, снова осмотрел все через лупу. «Отвинчено! Резьба чистая, сверкающая, еще не успела покрыться грязью и пылью, — если бы отвинтилась самопроизвольно, только конец болта был бы чист, а страхующий шплинт был бы срезан… Вот и дырочка еще блестит… Значит, выдран!» — Милюкас еще раз прошел весь путь, проделанный машиной в момент катастрофы, осмотрел рябины: рулевая тяга не могла нигде ни зацепиться, ни удариться.

Поймав, как ему казалось, конец нити, Костас не торопился: все проверял, все осматривал, ибо однажды, столкнувшись с Моцкусом и попав за это в немилость к своему начальству, он не мог позволить себе такую роскошь во второй раз. Сама судьба дала ему возможность реабилитироваться, и теперь он эту возможность так легко не упустит. Да и перед Моцкусом неудобно: ведь фронтовые товарищи!.. А теперь будто незнакомые. Людские беды их поссорили, людские беды и помирят…

А тогда?

Тогда он сам, можно сказать по собственному желанию, сунул пальцы меж косяком и дверью. Был немного зол на Виктораса за беспорядок в управлении… Потом эта его всезнающая и всемогущая жена… Районное начальство… Обстоятельства прижали… И Костас сдался. Но на сей раз этого не будет.

А тогда?

К черту все, что было тогда! Он и теперь зол на себя. Как легко он поверил этой доброжелательной, не скупившейся на обещания женщине и бесконечным звонкам из Вильнюса. Марина была такая непосредственная и предупредительная, выхлопотала для него прекрасную путевку, чтобы подлечить старую рану, а секретарь вызвал его и предупредил: «Ты смотри мне! Она баба влиятельная».

«Вот и смотрю по сей день», — Милюкас горько улыбнулся, набросал подробную схему происшествия и, узнав, откуда ехала машина, тут же помчался к Жолинасу.

Стасис кипятил воду и разливал ее по резиновым грелкам. Эту работу он выполнял внимательно, не спеша, наклоняя в сторону горлышко каждой резиновой грелки и выпуская накопившийся пар. Посмотрев на Жолинаса, Костас понял, что хозяин первым разговор не начнет, поэтому и сам не торопился: прошелся по комнате, осмотрел разные вещи, что-то взял, повертел, с чего-то сдул пыль и снова поставил на место… А когда Стасис стал проявлять нетерпение, упал в глубокое кресло и закрыл глаза.

— Устал чертовски, — сказал он.

— Дома выспался бы, — безразлично бросил Стасис.

— Дела, Жолинас, все дела… К тому же и по тебе здорово соскучился. Скажи, сколько прошло времени, как мы в последний раз виделись?

— Если все подсчитывать — сдуреть можно, — буркнул тот.

— Говорят, Моцкувене опять тебя навещает?.. А почему бы вам не поменяться? Среди артистов такой обмен в моде: ты с моей женой поживи, я — с твоей, пока не надоест, а потом поглядим…

— Почему бы нет! Ты за меня поболей, а я за тебя умру, — не сдавался Стасис. — Только на кой ляд мне этот приют для престарелых?

— Да ладно, — вдруг изменил разговор Милюкас. — У тебя они много выпили?

— Ни капельки. Они даже в комнату не зашли… Хотя шофер был подозрителен, такое впечатление, что накануне под хмельком был, а Моцкус?.. Черт знает, глаза у него всегда странные, всегда немного блестят… А что случилось?

— А что должно было случиться? — Милюкас попытался поймать взгляд собеседника.

— Я просто так, по разговору вижу, — бубнил тот, уткнувшись в грелки.

— А откуда ты знаешь, о чем я спрашиваю?

— Как же не знать! Не так часто меня столь высокие господа навещают, — Стасис снова попытался превратить все в шутку.

— Какие господа? — удивился Милюкас. — Я тебя о рабочих спрашиваю… — Ему наконец удалось поймать встревоженный взгляд Стасиса и заставить его смотреть себе в глаза.

Стасис вздрогнул, лоб покрылся испариной; не в силах выдержать напряжение, он снова занялся грелками. Чуть успокоившись, спросил:

— О каких рабочих?

— О ваших, лесхозовских.

— Ничего не знаю.

— Твой Кантаутас напился, опять на чужой мотоцикл сел и в дерево врезался.

— Так ему и надо. Он меня чуть деревом не зашиб.

— Зачем же тогда ты в него водку вливал?

— Он мне дерево погрузить помог.

— А шоферу Моцкуса много налил?

— Не приставай. Уже говорил и еще раз повторяю: они даже в комнату не заходили.

— А что они здесь делали — машину ремонтировали?

— Нет.

— Странно… Я ключ на дворе нашел.

Стасис встревоженно глянул на полку, на которой был сложен инструмент. Проследив за его взглядом, Милюкас лениво поднялся и неторопливо подошел к ней. Ключ нужного номера лежал сверху, рядом с ним — плоскогубцы… Осмотрев все, положил на место, сел и снова закрыл глаза:

— Говоришь, не ремонтировали?

— Нет, хотя шофер, мне кажется, лазил под машину, когда Моцкус по лесу ходил. Он мальчик старательный.

— Значит, лазил?

— Кажется.

— А точнее?

— Лежал под ней.

— Покажи мне то место, где он свою технику ремонтировал.

Стасис привел его точно на то место: на густой, часто подстригаемой лужайке четко отпечатались следы колес, посередине трава была слегка примята и еще не успела выпрямиться. Но под машину человек залезал не по-шоферски, на животе, а потом неудобно переворачивался… Не было отметин от каблуков; когда переворачивался, стер с днища машины сухую грязь и снова перевернулся на живот… Милюкас нарочно отстал, осмотрел Стасиса. Его куртка со спины была зеленоватой от травы… «А живот должен быть еще зеленее», — подумал он и тут же спросил:

— А где ж ты так живот иззеленил?