Рустам Валеев - Родня

— Правда? Ой, Аля, — воскликнул он, подымая Женечку выше, — с ним что-то случилось…

Она засмеялась и взяла Женечку к себе.

— А давай его сюда, — сказала Лиза. — Мы сейчас, мигом! А вы нас покачайте, покачайте, — сказала она, подвигая к Але коляску, в которой засыпал ее сынишка.

— А тебе интересно с Лизой? — спросил вдруг Илюшка, когда Лиза ушла.

Она ответила быстро, не задумываясь:

— Интересно. А что?

— Ничего. — Он пожал плечами. — Ты только ничего такого не подумай.

Она молчала, покачивая коляску.

— А знаешь, я хотел спросить… ты помнишь Сарычев?

— Как же не помнить! Сарычев весь в акациях и сирени. Городок, конечно, небольшой, — она не знала, что еще сказать о городке. — А почему ты спросил про Сарычев?

— Так просто, — сказал он, закуривая. Наблюдая пышное облачко дыма, он проговорил: — Ты видала когда-нибудь зебу? Хотя бы в кино?

— Зебу? Это какой-то страшный африканский… да?

— Ну да, горбатый бык. Если его скрестить с шортгорном, то получится такая забавная животина…

Она горячо, почти восторженно перебила его:

— Ведь врешь? Признавайся, врешь?

Он как будто бы даже обиделся, но глаза у него сделались лукавые:

— Зачем мне врать, когда в Казахстане стадами ходят эти животины.

— А зачем же зебу?

— А у зебу толстая кожа, ни один зловредный клещ не прокусит.

Она улыбнулась и, протянувшись к нему, потрепала его по щеке. Ей казалось, что он не найдет, о чем с ней говорить, вот и придумывает разное.

— А ты можешь представить себе такую картину? — заговорил он опять. — Идет коррида, бык яростно бросается на тореадора, а тот включает передатчик — и бык становится как ручной. А дело в том, что в центр ярости быка вживляются электроды, а человек может по радио усмирять его злость…

— Бой быков… — рассеянно произнесла она. — Бой быков, и вдруг так неинтересно.

— Конечно, тореадорам это ни к чему. Это ученые проводят опыты и доказывают, что можно управлять эмоциями.

— А я понимаю, почему ты спросил, интересно ли с Лизой, — вдруг сказала она, оживляясь. — Знаешь, с кем мне было интересно? С вами — с Надей, с тобой — вот с кем! Надя так редко пишет. Дел у нее, конечно, по горло. На филфак поступила заочно.

— Ну, она неглупая, — ответил Илюшка. — Правда, ты всегда преувеличивала ее достоинства, и даже… — он замялся, потом решительно досказал: — …даже умаляя собственные.

— Нет, нет!..

Он как будто не слышал ее восклицания.

— А умаляют свои достоинства только люди бездеятельные. Ну, ты не относи все только к себе. — Он мягко улыбнулся. — Ты знаешь, у бездеятельных людей развито чувство снисхождения. Да, они готовы признать, что кто-то активнее, живее их. И как бы тешат себя… я сказал, снисхождением? — снисходительностью.

— Пожалуй, я восторгалась Надей, — признала Аля. — Может быть, слишком восторгалась. Но важно другое. Надя действительно деятельна. Вообще это хорошо, когда каждый человек в своем деле такой… я вот о маме думаю… Ведь никогда, никогда я не думала о ней т а к. Понимаешь?

— Да, — сказал он, — понимаю.

— Я, знаешь, что подумала? Тебе надо стать учителем. Ребята таких любят, да, да!

Он, прищурясь, смотрел на нее и курил.

— Нет, — сказал он. — Я, наверно, попробую поступить в зооветеринарный. Есть в Сарычеве такой институт. Не знала?

— Не знала, — чистосердечно призналась она. — Если уж говорить откровенно, то я совсем не помню Сарычев.

Появилась Лиза.

— Женечка спит, — объявила она, — Я поставила чай. Будешь, Илья, чай пить с нами?

— Будет, будет! — сказала Аля.

Он только улыбнулся смущенно, и Лиза, подхватив его под руку, повела в дом. Аля шла позади, катила коляску и тоже улыбалась смущенно…

Лиза, кажется, настраивалась на долгое, уютное чаепитие с разговорами: малыши спали, Гена дежурил на работе — отчего не посидеть. Илюшка и Аля тоже не возражали против такой затеи. Но только они выпили по чашечке, как тут же вынуждены были бежать на улицу. Там внезапно, жарко вспыхнула драка.

Лиза, злая оттого, что драчуны прервали застолье и могли разбудить малышей, врезалась в самую кучу и стала хлестать без разбора, кто попадется под руку. Илюшка только отталкивал дерущихся и все пытался достать Лизу и увести ее подальше. Аля, замирая, стояла возле крыльца, готовая тотчас же побежать в комнату, если там заплачут дети…

Наблюдая за дерущимися, она не сразу заметила девчонок, глазеющих в испуге на потасовку. А среди них, оказывается, Зинка. Вон и она направилась, нет, врезалась в толчею и, уцепившись за самого пьяного и злостного, стала оттаскивать, в то же время прикрывая его собой от ударов. Лиза с Илюшкой доделали остальное — развели других, а Лиза еще крикнула Зинке, чтобы та держала своего Бурлака, иначе она до обоих доберется.

«Вон кто! — удивилась Аля. — Это же сын Бурлачихи из соседнего барака. Ну и Зинка, откопала себе такое чудовище!»

Лиза, раскрасневшаяся, довольная результатом своей бойкости, спросила:

— Спят ребятки?

— Спят, — ответила Аля. — Илюшка… где же у меня платочек?

Илюшке, однако, досталось. Одно ухо красное, поцарапанное, губа слегка рассечена. Но он, кажется, тоже был доволен. Умывшись, остудив пыл, они вернулись к прерванному чаепитию.

— Это сын Бурлачихи такой неспокойный, — говорила Лиза, — таких хулиганов, какие прежде были, у нас уж нет.

— Это с ним советовали тебе подружиться? — спросила Аля, весело глядя на Илюшку.

Илюшка поперхнулся чаем, ужасно смутился.

— Глупости! — сказал он сердито. — Глупости и… и я не хочу даже говорить о глупости этого Борейкина.

— Молчу, молчу! — сказала Аля.

Работа нравилась Але все больше. Ей по душе была утренняя милая болтовня у себя в табуляции, пока Агния Павловна распределяла наряды. И вот Аля получает операционный лист, мельком глядит название работы — расчетный лист, или оборотная ведомость, или хозрасчетная. Может, кому-то и скучным кажется — все распределено, назначено, начиная с названия работы и кончая сведениями, по скольким колонкам сортировать перфокарты, — может, кому-то и скучно, только не ей. Вот настроена машина, пропущена контрольная карта, Аля втыкает клеммы в гнездышки — и начинается, там только посматривай, чтобы цифры шли по назначенному порядку. Мерно, одна за другой падают карты. Действия Али машинальны, они не утомляют ее, не угнетают, а как бы даже помогают плавному течению ее мыслей.

Она вспоминает про своего мужа; ей рисуются картины его возвращения к ней, его раскаяние. Но ничто не трогает ее. «Нет, Женя, нет, — говорит она, — что было, того не вернешь». И он, кажется, тоже понимает: не вернешь; Аля уже не та наивная, впечатлительная девчонка; как она умудрена, серьезна, деятельна, а он что — он все такой же…