Йонас Авижюс - Потерянный кров

— Поставки — дело десятое, Альгис. Пока что десятое. Я просто чертовски одинок. Какой-то кошмар. Такое чувство, будто я прыгаю, как кузнечик, под огромным прессом, который неумолимо опускается.

— Все мы под прессом, Гедиминас. Сегодня разговариваем здесь, а завтра можем оказаться в гестапо.

— Нет, Альгис, это не страх перед смертью или неизвестностью. Ты в детстве хоть раз заблудился в лесу? Бежишь в одну, в другую сторону и не веришь, что выбрал правильный путь. Так вот, и со мной теперь нечто в этом духе.

— Может, не стоило тебе сматываться в деревню?

Гедиминас пропускает мимо ушей замечание Туменаса и продолжает мысль, которая все больше завладевает им:

— Липкус за дело щелкнул меня по носу. Препротивный субъект, не люблю таких, откровенно признаюсь, но ваши усилия удержать учеников от фронта… Это вы, правда… нельзя признать… Вас уважать надо. Я со своими поставками и впрямь…

— Вернулся бы в гимназию, Гедиминас. Мог бы больше сделать для блага нации, — оживляется Туменас.

— На этом я поставил точку, не надо, — резко обрывает Гедиминас и, помолчав, добавляет: — Вы и в самой гимназии ведете такие разговоры? Хоть Баукуса остерегайтесь.

— Баукуса? Этой развалины? Сказал бы — директора!

— В тихом омуте черти водятся.

— Баукуса! Смешно!

— А ты не смейся, разрази тебя гром!

— Мы даже собирались привлечь его в свой кружок. Намекнули, но старик перепугался, только руками замахал: «Жена, детишки…» Вот какие пироги… Трус!

— Тебе этого мало?

Туменас только глубоко вздыхает.

Гедиминас поворачивается к стене. Пружины впиваются в бок. Давно пора спать, — наверное, уже за полночь, — но в голове неотступно теснятся мысли. Какая-то гнетущая сумятица, от которой не сбежишь. Его подмывает продолжить разговор с Туменасом, впустить его в свой смятенный мир, поводить по сокровенным лабиринтам сердца — пусть скажет, что не так, что надо изменить. Нет, не поймет; хоть и будет стараться, ничего у него не выйдет. Нанесет грязи, наплюет на пол. Кроме отца, пожалуй, нет человека, которого он мог бы впустить в свою душу на равных. Милда? Да, с ней просто. Рядом с ней кажешься себе больше, значительнее. Все проблемы теряют вес от одного жеста ее руки, картавого говорка, улыбки, волнующей и беспомощной. Она такая же изувеченная жизнью, как и ты, только еще более нищая духом, — ты мечешься, скорбя за весь мир, а она живет своим горем. И зажимаешь губами губы, ерошишь волосы, впитываешь тепло тела, и таешь от благодарности, что на этой страшной земле есть существо, которому ты нужен, как хлеб голодному, как вода жаждущему, как любовь человечеству.

Проводив утром Туменаса в гимназию, Гедиминас помедлил с час (пускай Адомас уберется в свой участок) и ушел на почту, чтоб позвонить Милде.

Ответил незнакомый женский голос.

— Будьте любезны, позовите к телефону госпожу Вайнорене, — попросил он, задыхаясь от волнения.

— Госпожу Вайнорене?.. Да ее… Да она-то…

Треск. Пауза. Потом мужской голос:

— Кто спрашивает?

Гедиминас, словно обжегшись, отнял от уха трубку.

— Кого вам? Алло, алло!

Что случилось, разрази их гром? Откуда у Милды девка-заика и мерин с насморочным голосом?

Вышел на улицу, постоял на крыльце, прикидывая, что предпринять, потом вернулся на почту и попросил еще раз соединить с тем же номером.

Теперь сразу ответил мужской голос.

— Мадам Милда дома?

— И что же, если дома?

— Можно ее?

— А с кем бы она имела честь говорить?

— Простите, а какое вам дело? — взорвался Гедиминас. — Кто вы такой? Служите у нее камердинером?

— Нет, я составляю список ее бывших поклонников. — В трубке цинично рассмеялись, раздались гудки-телефон отключился.

Гедиминас вышел с почты, не зная, что и думать о таком странном сюрпризе. Наверно, Милды нет дома, а у Адомаса гости, которые, в угоду хозяину, откалывают шуточки. Ну и пускай. Побродит по городу, потом позвонит еще раз.

Он дошел до дома, в котором жил Туменас. Оттуда, торопливо проскочив Гимназическую улицу, мимо конфетной фабрики свернул к вокзалу. Немного постоял на Большом Бугре, с которого был виден весь город, и вернулся в центр, где за тесно стоящими домами меньше чувствовался лютый зимний ветер, но крыши все равно белели от изморози, и на лужицах морщился ночной ледок.

Гедиминас зашел на почту и снова позвонил Милде. Ответил тот же мужчина, спросил, с кем имеет честь говорить, и, не дождавшись ответа, повесил трубку.

Гедиминас приуныл. Неужели не удастся встретиться с Милдой до того, как Туменас вернется с уроков? Немного побродил неподалеку от дома Вайнорасов, уповая на счастливую случайность, но Милда не появлялась. Эх, плюнуть бы на все да зайти… Пускай они потешаются — Адомас со своими собутыльниками. Правда, его могут выставить за дверь, но ему ведь нужна не госпожа Вайнорене или там Берженене, а просто-напросто Милда Дайлидайте. Очень даже возможно, что она сидит в своей комнате, но не успевает подойти к телефону. Этот простуженный мерин первым хватает трубку.

Собравшись с духом, Гедиминас вошел во двор. За садом стоял тот же желтый дом Вайнорасов, но в первый миг Гедиминасу почудилось, что он попал не туда.

…Нежилой дом. Окна заколочены, на двери — ржавый замок. В стылых комнатах пусто, замусорено… Он невесело улыбнулся этому странному видению и нажал на звонок.

Открыли не скоро. Поначалу вроде зашаркали шаги, даже шевельнулась ручка, но кто-то крикнул («Weg!» [42] Прочь! (нем.). — послышалось Гедиминасу), и шорох затих.

Он еще раз нажал на кнопку.

— Кто там?

— Откройте! — закричал Гедиминас, сжимая потные ладони.

Дверь приоткрылась. В лицо дохнуло хлороформом и запахом немецкой сигареты. Прежде всего Гедиминас увидел направленный в грудь пистолет, который держала лапа, поросшая черной щетиной. Лицо человека тоже было почти черное, с раздвоенным подбородком. Холодно блестели глаза, в которых не было мыслей — одно профессиональное любопытство.

— Что вы здесь делаете? — пролепетал Гедиминас, пятясь от двери.

Человек опустил пистолет.

— А-а, это вы звонили? — не то обрадовался, не то удивился он, медленно прикрывая дверь. — Это вы зря, сударь, вам тут больше делать нечего.

Гедиминас повернулся и вышел на улицу. От волнения не заметил, как какой-то человек отделился от угла дома и последовал за ним. «Что тут творится, разрази их гром! Какая-то девка-заика, человек с пистолетом в квартире Милды… Неужели ее арестовали? Но за что? Чепуха! Адомас не мог докатиться до этого. Логичней было бы сперва меня прихлопнуть». Гедиминас постарался вспомнить, был ли этот человек в мундире, как будто это имело значение, но в памяти остались мохнатая лапа с пистолетом да тупой взгляд. Он уныло брел по тротуару, не зная, что делать дальше; он начинал осознавать, что случилось какое-то несчастье.