Йонас Авижюс - Потерянный кров

Гедиминас пожал плечами. Старался казаться равнодушным, даже призвал на помощь кривую улыбку, но чувствовал, что щека подергивается, а глаза не выдерживают пронизывающего взгляда Дангеля.

— Господин оберштурмфюрер, я ведь не скрываю, что не испытывал особой любви к немцам. Но достаточное ли это основание, чтобы подозревать меня в сотрудничестве с большевиками? Если вам известна история нашей семьи, вы даже отдаленно не можете допускать такой мысли, — ответил Гедиминас, удивляясь тому, как искренне и убедительно прозвучали его слова.

— В вашей деревне, без сомнения, тоже есть люди, с которыми у вас имеются свои счеты, но обстоятельства складываются так, что вы с ними иногда общаетесь.

— Элементарная вежливость требует снять шапку, встретив соседа, как бы к нему ни относился, — спокойно ответил Гедиминас.

— Да, вы воспитанный человек. — Дангель закурил. — Англичане таких называют джентльменами, большевики — гнилыми либералами, а я считаю, что такие люди — удобный пень, у которого мочатся все деревенские собаки. Вы меня поняли, господин Джюгас?

— Нет, господин Дангель.

— Бросьте прикидываться, господин Джюгас. Вы плохой актер, никакой грим вам не поможет. — Дангель облокотился на столик. В нос ударил дым сигареты, смешанный с запахом одеколона. — Вынужден сообщить вам, что бандитам в Лауксодисе посчастливилось меньше, чем они надеялись. При желании я мог бы свести вас с некоторыми людьми из их шайки, которые вас знают.

Гедиминас вздрогнул. Рука непроизвольно дернулась к рюмке и упала на колени, так и не дотянувшись до нее, но Дангель заметил это движение и визгливо рассмеялся.

— Может быть, — буркнул Гедиминас. — До войны у меня было много знакомых, но я не знаю, кто из них теперь в лесу.

— Хорошо. — Дангель неожиданно сменил тон. — Допустим, у вас нет ничего общего с лесом. Положим, все красноречивые факты, которые я перечислил, лишь игра случая. Да будет так. Но как вы объясните, что у фрау Милды оказалась пачка антигерманских националистских газетенок?

Гедиминас побледнел.

— Вы ее арестовали?! — воскликнул он, вскочив с места.

— Вопросы здесь задаю я, господин Джюгас, — Дангель развалился в кресле, выпустил изо рта кольца дыма и проследил, как они тают в воздухе. — Полагаю, вы не посмеете отрицать, что ваши отношения с фрау Милдой были интимными?

— Я ее люблю, — взяв себя в руки, ответил Гедиминас. — Скажите, что с ней?

Дангель нетерпеливо махнул рукой.

— Итак, откуда мадам Милда получила эту антигерманскую стряпню?

— Не понимаю, господин Дангель.

— Думаете, я поверю, что между вами и фрау Милдой были секреты?

— Подпольные газеты у Милды… — все не мог прийти в себя Гедиминас. — Невероятно, господин Дангель! Милду никогда не интересовала политика. Это какое-то недоразумение, господин оберштурмфюрер.

Дангель внимательно посмотрел на Гедиминаса.

— Что ж, на сей раз ваши глаза не лгут, — сказал он, взбудораженный неожиданной догадкой. — Но факт остается фактом — газеты обнаружены в квартире Вайнорасов. Неужели вы думаете, что господин Адомас?..

— Я ничего не думаю, господин Дангель. Вы сами справедливо отметили, что между мной и Милдой секретов нет. Она столь же далека от политики, как и я, это уж мне хорошо известно, поверьте.

Дангель одобрительно покивал головой.

— Господин Джюгас, позвольте задать вам еще один вопрос, — задумчиво сказал он. — Мне известно, что не так давно вы с Адомасом Вайнорасом были близкими друзьями. Вы не из тех людей, которые столь легко поддаются женским прелестям, чтобы ради любви жертвовать моральными принципами. Какая причина толкнула вас разрушить семью друга?

Гедиминас печально усмехнулся.

— Семью разрушил сам Адомас, господин Дангель.

— Попрошу уточнить.

— Милда не из тех женщин, которым нравится носить перстни, снятые с трупов, господин Дангель. Ей противно целовать мужчину, от которого несет человечиной.

— Самка-вегетарианка, это вы хотели сказать? — Дангель деланно рассмеялся. — Да, в этом отношении вы под стать друг другу — оба травоядные. Вы, конечно, считаете, что у каждой двуногой твари, рожденной женщиной, есть право жить? Довольно поэтическая философия, господин Джюгас, но, увы, ненаучная. Вообразите только, какой хаос творился бы в природе, если бы сильные не уничтожали слабых. Фауна земного шара давно бы выродилась, так как посредственность, имеющая количественное превосходство, сожрала бы элиту. Тот же закон природы обязателен и для нас, людей. Увы, с увеличением числа травоядных его все чаще нарушали. Филантропы вашего типа, господин Джюгас, отравили сознание людей губительными идеями, прививая антигуманную мораль, по которой гений должен делиться куском хлеба с калеками, дабы, ограбив себя, самому превратиться в калеку. А мы говорим — нет! Земля принадлежит самым сильным, здоровым, талантливым! Каждый неполноценный — бремя для человечества, препятствие на пути прогресса, он не может править, создавать культурные и духовные ценности, его призвание — таскать кирпичи, из которых мы, совершенные, построим здание новой цивилизации. Германия призвана историей выполнить эту величественную миссию. По глазам вижу, вы не верите, господин Джюгас. Очень жаль. Диву даюсь, как вы, просвещенный человек арийской крови, не желаете идти в широко распахнутые перед вами ворота, а ищете дыру в заборе. Просто не понимаю литовских интеллигентов. Смешные дети, строящие домики из песка. Разжигают антигерманские настроения, распускают несуразные слухи, а не видят, что рубят сук, на котором сидят. Вы же помогаете красным, господин Джюгас! Москве! Если Германия потерпит поражение, во что, разумеется, не верит ни один нормальный человек, сюда придут русские. Не англичане, не американцы, на что вы уповаете, а именно большевики. Итак, я бы посоветовал обдумать мои слова и отвечать на вопросы без уверток. Не злоупотребляйте нашими хорошими манерами, господин Джюгас. Знаете ли, человеку не очень-то приятно, когда его вешают вниз головой и раскаленным железом щекочут пятки или срывают ногти. Весьма неприятная процедура. Стоит ли страдать за тех, которые в случае прихода красных все равно отправят вас на тот свет?

Дангель наполнил свою рюмку, отхлебнул и закурил новую сигарету. Гедиминас смотрел на его руку, лежащую на столе. Мертвенно бледную, чистую и холеную. Бывают ли у палачей такие красивые руки? Эти длинные пальцы с ухоженными ногтями могут сорвать цветок, ласкать женщину, погладить головку ребенка. Как легкомысленно поступает природа, украшая то, что следует изуродовать! Гедиминас вздрогнул, настигнутый картиной. Милда и Дангель… В кровати или на диване. Он не знал и знать не хотел подробностей. И так понадобились гигантские усилия, пока он вытравил из души картину, которую нарисовал сам, услышав скупое признание Милды. И теперь, когда ослабела воля, она снова со всей яркостью всплыла в сознании. Милда и Дангель… Белокурые волосы на подушке, гибкая ладонь с пальцами пианиста… На ее обнаженной спине, груди…