Юрий Лаптев - Следствие не закончено

И план подготовки к празднованию, казалось, был продуман до мелочей; горсовет даже самый трудный вопрос решил: вынес категорическое постановление — в месячный срок переселить из единственной в городе гостиницы всех плотно прижившихся там «клиентов», отремонтировать здание и заменить название «Европа» на «Уют».

И два квартала центральной улицы Клары Цеткин решено было перемостить заново.

А на въездном мосту через речку Прихоть по плану предполагалось сменить перила и поставить перед мостом арку.

И даже на побелку церкви Сорока мучеников, воздвигнутой радениями боярыни-вдовицы Шуйской одновременно с московским храмом Василия Блаженного, были выделены материалы.

«Мало вам?»

Правда, вслух этого вопроса Федор Федорович никому не задавал, но мысленно обращал такие слова к каждому посетителю.

А посетитель в этот день шел, что называется, косяком, и — как по сговору! — посетитель настойчивый.

Так, первым заявился в кабинет Потугина известный всему городу инвалид Сердюк — участник трех войн, георгиевский кавалер и кавалер ордена Славы.

Бывалый солдат вошел и заговорил требовательно, прямо с порога:

— Ну, начальник, если и сейчас будете волынку тянуть, я вам испорчу весь праздник.

— Присаживайся, товарищ Сердюк, — сказал Федор Федорович приветливее, чем обычно.

— Ничего, мы и постоять можем, н-но…

После ухода инвалида в настольном блокноте Потугина появилась первая запись:

«Отремонт. сарай и покрас. крышу в домовладении № 7 по Гусакову пр.».

Вслед за Сердюком пришли директор и главный режиссер театра. Они принесли смету на косметический ремонт и оформление здания театра к празднику, ознакомившись с которой Федор Федорович пошутил:

— Читал я в «Русской старине», что Екатерина Вторая тратила на всевозможные притирания и туалеты ежегодно пятьсот тысяч рублей ассигнациями. Но, пожалуй, по сравнению с вами, дорогие товарищи, императрица выглядит бережливой женщиной.

— Хе-хе… А вы учтите, Федор Федорович, что наш театрик — кстати, тоже старейший по области! — уже давно находится, по сути, в беспризорном и безнадзорном состоянии, — сказал директор, почтительно хохотнув.

— И вы только сейчас это заметили? — спросил Потугин, иронически сощурившись.

— Нет! — обидчиво возразил Федору Федоровичу режиссер Аркадий Типовой. — Наш актерский коллектив начал бить тревогу еще пять лет назад. Кстати, в прошлом году мы направили, я бы сказал, густо мотивированное заявление. Причем этот документ был адресован лично вам, товарищ Потугин.

«Создать комисс. по обслед. помещ. театра» —

появилась в блокноте вторая запись.

Потом в кабинет Потугина вкатилась целая делегация со стекольного завода; оказалось, что старейшее предприятие города до сих пор обслуживается ветхой и примитивной водокачкой, сооруженной еще купцом Игнатием Ложкиным в 1903 году.

— И смех и грех! Ведь наши ученые уже атом научились расшибать вдребезги — того гляди, на Марс стеганут, — с сердитой усмешкой сказал Федору Федоровичу мастер гранильного цеха, — а у нас в Стекольной слободе до сих пор бабы носят воду с Прихоти на коромысле…

После стекольщиков в кабинете появились комсомольцы; эти потребовали — именно потребовали! — немедленного приведения в порядок стадиона и лодочных пристаней. Правда, рабочей силы на это дело не требовалось — рук-то у братвы и своих хватит! — но лес, тес, кирпичи, гвозди, краска…

Если бы с таким «требованием» пришли только парни — капитан футбольной команды «Напор» Анатолий Шершнев и инструктор Тапочкин, — Федор Федорович, весьма возможно, ответил бы приблизительно так: «Этот вопрос, товарищи, конечно, назрел, но решать его надо по-серьезному, так сказать, в полном объеме. И хотя я не могу обещать вам…»

Но сейчас дело для Потугина осложнилось тем, что вместе с парнями пришла Вера Костричкина. А в присутствии этой девушки Федор Федорович немедленно превращался в незадачливого ухажера: разговаривать начинал каким-то грудным кошачьим тенорком, то и дело поправлял галстук, беспричинно похохатывал и вообще мало походил на руководящего товарища.

Так получилось и на этот раз; пришлось дать и комсомольцам конкретное обещание.

Потом пришел главный врач первой городской клиники Виктор Евгеньевич Гаецхоки — человек тихий, обходительный, по происхождению грек. Гаецхоки вежливо напомнил Потугину, что первый камень в здание больницы был заложен еще Петром Великим, при следовании императора к месту строительства флота. А сейчас «назрела необходимость подумать о некоторой… ну, модернизации, что ли. Неудобно, знаете ли…».

И тогда Федор Федорович, вообще-то ценивший иронию, сказал:

— Подумать, конечно, не мешает. Но, к сожалению, Виктор Евгеньевич, материализовать наши с вами размышления в этом году мы не сумеем. А дело упирается именно в ассигнования, в строительные материалы и прежде всего в рабочую силу!

— Я понимаю. Но уж если для Сорока мучеников у вас, Федор Федорович, кое-что нашлось, то…

— Виноват! Вы, Виктор Евгеньевич, очевидно, забыли, что наша церковь — это ценнейший и охраняемый памятник материальной культуры шестнадцатого века!

— Нет, не забыл. Но и частенько вспоминаю слова: «В карете прошлого далеко не уедешь!»

После главного врача к Потугину, сочувственно ущипнув по пути секретаршу Нинель Лопатину, буквально прорвался начальник строительства мясокомбината инженер Роман Павлович Васильчиков — человек шумливый, размашистый, с веселыми разбойничьими глазами и рыжей шевелюрой, лохматящейся, как на ветру пламя. Роман Васильчиков был сверстник Потугина и окончил одновременно с Федором Федоровичем тот же строительный институт, но значительно уступал своему руководящему товарищу в выдержке и солидности. Подчас Федора Федоровича даже коробила бесцеремонность в обращении с ним инженера Васильчикова. «Все-таки нельзя так игнорировать слово «приличие». Вот и сейчас, даже не поздоровавшись как положено, Роман Васильчиков небрежно кинул в одно кресло свою порыжевшую от солнца и пыли шляпу, в другое плюхнулся сам и произнес, торжествующе сощурив один глаз:

— Ну, старик, раскошеливайся!

— Что это значит, товарищ Васильчиков?

— А то, что наш брат строитель — теперь по городу первый человек!

— Допустим. Но мне лично такие слова приятнее было бы услышать со стороны, — сказал Федор Федорович. Подумал и добавил поучительно: — Поскромнее, поскромнее нашему брату надо держаться, Павел!

— Что верно, то верно! — охотно согласился с Потугиным инженер, однако тут же внес поправочку, которая Федору Федоровичу не понравилась: — Только напрасно, дорогуша, вы себя зачисляете в разряд «нашего брата». Вот ты, говорят, уж диссертацию подготовил по перепланировке городов земли русской. Молодец, в науку врастаешь! Не то что мы, рядовые градостроители!