Станислав Мелешин - Любовь и хлеб

Вспомнил железнодорожные насыпи степного юга. Пахучие, тяжелые тополя у сторожки стрелочника. Солнце будто качалось на зеленых ветвях. Дочь стрелочника у колодца. Был озорным, сильным парнем. Обхватил сзади руками. «Полюби меня!» Засмеялась: «Напугал!»

Долго смотрелись в глаза друг другу. Краснели. Оба красивые, молодые. Чем не пара!

Встречались у тополей, пели. Девушка приходила в село, искала глазами Павла среди парней. Все получилось откровенно и чисто, будто самой судьбой были предназначены друг другу. Не сыграв свадьбы, уехали на Юзовские заводы — работал сталеваром. Не сыграв свадьбы, уехали в строящийся Железногорск, на Урал, по комсомольской путевке. Жили в палатках по нескольку семей. Свадьбу сыграть было негде. Поля нянчила малышей многосемейного Пыльникова — своих не было. Родился Василий. Сказал жене: «Ну вот. Теперь и свадьбу сыграем, сын есть. Настоящие муж и жена!»

На второй фотографии изображена палатка, рядом он — Байбардин — широкоплечий, в рабочей блузе. Тогда только что сдали мартеновский цех в эксплуатацию. Дули сильные ветры. Вечером собрался к соседу выпить по случаю праздника. Ветер толкнул в спину. Свалил оземь и покатил… Любил вспоминать об этом и все смеялся, рассказывая: «Ветер дул сознательный, прикатил прямо к палатке соседа!»

Вспоминать было и приятно и грустно.

Скоро придет Василий с невестой. Байбардин поудобнее сел, раскрыл книгу и стал дочитывать хитрые воспоминания капиталиста Форда.

Еще с порога Пыльников, пригнувшись, добродушно крикнул, подняв руку:

— Привет соседу! — и, окинув взглядом комнату с прихожей отметил: «Небогато. Не умеет жить!»

Обращение «сосед» осталось еще с тридцать первого года, с палаток, когда впервые познакомились.

Байбардин оторвал взгляд от страницы, поискал глазами место на полке между корешками книг Маркса, Курако и школьных учебников сына и положил Форда в хозяйство жены на низ этажерки, рядом со старым потрепанным журналом мод за 1939 год.

Оглядели друг друга. Пыльников и Байбардин в гостях друг у друга не были давно, с тех пор, как Байбардин переехал на правый берег, в коммунальную квартиру, а Пыльников в лично отстроенный дом.

— А-а, Степан Иванович!.. — Байбардин в душе удивился приходу сталевара. — Давненько не приходил.

Пыльников повесил фуражку, одернул пиджак.

— Да и ты, Павел…

Павел Михеевич пододвинул гостю стул.

— Боязно твою границу переходить. Живешь государством в государстве! — пошутил он.

Пыльников рассмеялся:

— Ну уж!..

— И потом пса твоего страшусь! Как мимо ни иду — твоя собака рычит и лает. До сих пор лай в ушах. Убери ты собаку — позорит она тебя, всех гостей отвадишь.

Пыльников не понял: шутит мастер или говорит всерьез.

— На то она и собака, чтоб лаять. Шесть лет живу в доме — воры меня боятся. Песик старинной породы. Четыре щенка было на всю область. Вымирает порода… А сын твой захаживает, не боится…

Помолчали. Казалось, больше не о чем говорить. Оба чувствовали себя неловко.

— Слыхал, Василий женится. По такому случаю… — торопливо проговорил Пыльников и демонстративно поставил бутылку с водкой на стол: вот, мол, мое уважение к вашему дому.

«Решение об аварии пришел узнать», — подумал Байбардин, и ему стало жаль Пыльникова.

Его неприятно удивило, что Пыльников уже знает о женитьбе Василия.

— Куры есть у вас? — спросил Пыльников.

Павел Михеевич недоуменно поднял брови.

— Нету. Одна только растительность — жена на огороде что-то к супам посадила.

— Плохо, были бы яйца свои, углеводы… А так — одна флора.

— Чего это ты о курах?

— Да вот по дороге думал.

— А-а-а!

Опять замолчали. Павел Михеевич принялся хлопотать об угощении, хотя в душе не рад был приходу гостя. Достал большой арбуз.

— Подержи-ка, сосед! — поставил кастрюлю с вымытым картофелем на электроплитку, шутливо погрозил кастрюле пальцем: — Картошечка, варись!

Пыльников повеселел. Держа в руках арбуз, вертел его, восхищенно рассматривая, как глобус:

— И зреет же на солнышке такая скотина, а?!

— А березовый сок ты пил когда-нибудь?

— Пил, — ответил Пыльников. — В голодный год.

— Не забыл деревню, значит.

— А-а… Забыл. Будто и не жил там — в городе родился.

— Ну, приметы дней небось помнишь? К примеру, прошло двенадцатое июля. Что этот день означает?

Пыльников почесал затылок, подумал, вспоминая:

— Это я знаю. День Петра и Павла. Петр и Павел день на час убавил. А Илья пророк — два уволок.

Павел Михеевич разрезал арбуз, пододвинул селедку, хлеб. Пыльников потер ладони.

— Заметь! Этот день со смыслом: соловьи петь кончают, жаворонок не поет, кукушка не кукует… — Вздохнул, помолчал, поднял вверх палец, добавил многозначительно: — Деревья прекращают рост…

«Сам-то ты давно рост свой прекратил, как я погляжу», — мысленно ответил Павел Михеевич и добавил:

— Можно прививку делать!

Пыльников кивнул:

— В самый раз! Э-э, хотел я узнать, Павел, что нам будет за аварию?

Байбардин усмехнулся:

— Начальство скажет. Завтра узнаем.

Пыльников обиделся: он хоть и не коммунист, а все-таки свой человек — можно сказать! Произнес нарочито весело:

— Я к суду готов!

— Высоко берешь!

— Уж если падать, так с большой высоты! — усмехнулся Пыльников.

На этом разговор об аварии, к великому сожалению для Пыльникова, окончился. Выпили по рюмке. Больше Байбардин пить отказался.

— Вредно мне.

После третьей рюмки Пыльников разоткровенничался:

— Я о себе не беспокоюсь. Я к любой обстановке применюсь. Для меня ни север, ни юг, ни восток, ни запад не страшны, потому, как есть у меня, рабочего человека, руки! Вот они!

Пыльников положил на стол руки, сжал в кулаки:

— Живу как все. Торопиться некуда, беспокоиться не о чем. Есть оклад, дом, жена, дети, хозяйство. Государство мне, рабочему человеку, платит зарплату, а я руки свои ему отдаю!

— А душу? — в тон Пыльникову спросил Павел Михеевич.

Пыльников пригнул голову, взглянул на Байбардина сбоку, с хитрой улыбкой.

— Душа — это мое!

Начал жаловаться, что производство все-таки еще не обеспечивает рабочего человека в достаточной степени. Для черного дня и для хорошей жизни необходимо иметь свое хозяйство, нужен приработок, огород, премиальные…

— Мы для производства, оно для нас! В этом правда, и потому каждый работающий хозяин страны…

«Потребитель! Субчик! Нахватался слов — из чужого ума!» — про себя выругался Байбардин, чувствуя, как где-то в груди глухо поднимается раздражение.

— Неработающий человек в наше время все равно, что солдат без ружья! — Пыльников улыбнулся, довольный.

— Плохо без денег жить, правда? — спросил хитровато Байбардин.