Станислав Мелешин - Любовь и хлеб

— Не сердись! — обнимает и крепко целует в губы.

Ольга вздрагивает, садится на стул у письменного стола.

— Мы с тобой какие-то неродные, — говорит он. — Это… ты виновата в том, что мы… не вместе. Ты до сих пор проверяешь себя и меня и… мучаешь.

— Что вы говорите, Леша?! Я устала… Уходите.

Ее пугает жесткий, равнодушный, оценивающий взгляд Комова, его вздрагивающие мягкие руки. «Вот он стоит какой-то съежившийся, сгорбленный…» Ольга закрывает глаза и чувствует, что все равно видит его: вот он стоит сейчас у двери и не решается уйти, ему, наверное, не хочется уходить — он бы сразу ушел, но он ждет чего-то. Ей и самой не хочется, чтобы он ушел, но сказать «останься» она не решается, и злится на себя за то, что минуту назад капризно произнесла «уходите».

— Алеша!

…Ушел. Ольга остается одна. Гасит свет, включает настольную лампу. «Спать не хочется. Думать ни о чем не хочется. Вспомнить что-нибудь разве? Привести в порядок мысли? Комов ушел. Глупо как получилось. Ушел, ушел…» Ольга заглядывает в диссертацию, замечает подчеркнутые Комовым ошибки. Откладывает записки в сторону.

Мерно тикали часы, стрелка дрожала как в манометре, приближаясь к двенадцати. «Еще не поздно. Зачем я его прогнала? Завтра воскресенье. Можно сходить в тундру — просто побродить, подышать. Ах, Комов, Комов… Нет, он не виноват. Так будет правильнее. Ах, Ольга, Ольга — дура-то какая!»

Опять одна. Опять. Еще один день прошел. День жизни. Сколько было возможностей!.. Любить, растить детей. Вот… когда-то… ехала сюда по реке на барже — молодая, цветущая, красивая. Губы еще не красила. Они горели пунцовым огнем. Да-да, огнем! Часто по дороге смотрелась в зеркало. Стояла на ветру. Пела. Платок на плечах цветной, волосы развеваются, лохматятся, вьются… Белый кипень! В глазах истома, сверкание, солнце в глазах.

В дороге моряк с катера часто прогуливался по барже, курил, посматривал на нее. Было любопытство к нему. Был первый женский каприз — первый шаг. Шла по сходням на какой-то пристани, чуть не упала — нарочно или нет, не думала. Моряк шел сзади. Поддержал крепкой рукой.

Познакомились. Признался в любви на другой же день. Поторопился, бедный, узнал, что ее пристань скоро. Уговаривал остаться — ехать с ним к его матери куда-то вверх к океану. За руки держал, когда подали сходни.

Остаться с ним было бы безрассудством. В кармане лежало направление в крупный оленеводческий совхоз. Там ждали главного ветврача. Учетную карточку крайком выслал в парторганизацию совхоза. Думала… Злилась. Моряк доказывал, что крупных хозяйств много и у них, вокруг Салехарда, и где-то на острове рядом. Басил: «Подумай. Решай, Ольга, Оля…» — голос его дрожал.

Застегнула верхнюю золотую пуговицу черного кителя. Жаль было его. Положила свою руку ему на грудь, хотела обнять, но сдержала себя. Сказала тихо вслух, ласково так сказала: «Это пройдет. Я буду тебя помнить».

Приближалась пристань. На берегу ждали Комов и кто-то еще. Моряк смотрел в глаза, ждал, дышал тяжело.

«Я буду тебя помнить!» Он насмешливо ответил: «Спасибо… на добром слове».

…Где-то он сейчас, плывет по широкой реке и грустно улыбается, раскуривая трубку, обжигая пальцы…

Ольга горько усмехнулась:

— Эх, ты!.. — К сердцу подкатила теплая волна, защемила.

Встала.

«Ладно! Хватит! Расхныкалась как вдова! Какие еще наши годы! Сядем работать. В понедельник пригон с летних пастбищ. Осмотр. Сортировка». Пододвинула диссертацию: «Вот они, мои каракули-мысли. Что это? К чему? От скуки! Нет! Облегчить работу. Кому? Себе. Может быть, другим… Работа, труд не должен быть обязанностью. Мышление, радость, воля — спутники труда. Так?! А что у меня? Прививки, анализы, лечение, наблюдения — диссертация. Она не подвигается. Я не могу найти того рационального зерна, той главной идеи, которая ляжет в основу диссертации».

Ольга наливает чернил, пробует перо, читает заглавие, измененное несколько раз. Когда-то исписанные крупным размашистым почерком несколько школьных тетрадей сожгла вечером и пожалела. Комов подарил большую широкую нотную тетрадь, специально для диссертации. Тетрадь уже начата — исписано несколько листов. Листы большие, белые, гладкие. «Есть где растекаться мыслию по древу».

Ольга читает несколько строк, думает.

Много написано о болезнях. Значит, нужно искать другое…

Главное не болезни. Они результат… Доказывала: гонять оленей за тысячу верст на летние и зимние пастбища невыгодно. Олень тощает от длинных переходов, теряет жир. Консервный комбинат ругает Матвеева, Матвеев — Ольгу и всех.

Ольга пишет на отдельном листочке: «Сокращать перегон оленей». Это Матвееву, как практическая мера; остановилась, грызет карандаш. «Фф-уу, химический! Горько!» Улыбнулась, вспомнила о Комове. «На свадьбах тоже кричат «горько». Звенят стаканы, люди много говорят, поют. Не то я думаю, не то, наверное, пишу. Это же не диссертация — это раздумье… Может, это не хорошо? Я ветеринар — лечу… Это главное…»

Отодвинула диссертацию, придвинула листочки. «Болезни начинаются после пастбищных выгонов». Где причина? Где выход?.. Матвеев ждет. Замахнулась сама. Выскочка? Нет. Трезво обдумала. Письменные соображения будут.

Пока диссертация — ни к черту! Главным будет результат обследования после пригона оленей — факты, анализ приведут к рациональному зерну, к системе. Притом не стоит на отдельных догадках строить целую диссертацию. Засмеют на первой же заявке.

Ольга откинулась на стуле, закрыла глаза. Болели плечи. Жарко. Хотелось освежиться в холодной воде.

Письменные соображения будут.

И первое — осмотр копыт!

Олени ранят ноги — чахнут от боли, от нервного судорожного напряжения — вот самое главное! Впервые задумалась над этим привычным фактом Ольга. Она записывает эту мысль в диссертацию красным карандашом и приписывает: «Проверить и развить» — и ставит три восклицательных знака.

Говорит вслух, скандируя: «Проверить и развить», — и улыбается, представляя в памяти всех виденных ею за все время работы молодых оленят. Ей очень запомнился один — маленький, тощий, тихий… Олешек стоял, растопырив ноги. Ольга шла на него прямо. А он стоял и не пугался. Голова большая, тяжелая. Смотрел на нее бездумными печальными глазами…

Ольга встает, открывает форточку. Ветер бросает на стол хлопья снега, серебрит черного чугунного льва на пресс-папье: «Вот еще не хватало!» — сердито захлопывает форточку, шлепает босыми ногами по полу, переходит на ковер, на половицы, идет к двери. Приоткрывает ее, чтоб освежить комнату.

Из кухни слышны голоса. «А-а! Это хозяйка и соседки заняты чисткой картофеля к завтрашнему воскресенью. Будут гости. Пригласят меня и обязательно Комова. Все еще сватают по-старинному». Ольга прислушивается к разговору на кухне: «Может, обо мне?.. Судачат. Обсуждают какую-то интересную новость. Что-то стихли разом».