Михаил Аношкин - Кыштымские были
- Название:Кыштымские были
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1979
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Аношкин - Кыштымские были краткое содержание
В сборнике челябинского прозаика Михаила Аношкина повествуется об Урале, родном и близком автору крае, о простых людях, их труде и заботах, сложных и интересных судьбах.
Основу сборника составляет повесть «Куприяновы» — рассказ о большой уральской семье с устоявшимися традициями, члены которой проходят сложный и подчас противоречивый путь.
Эту повесть как бы продолжают истории, рассказанные кыштымским старожилом Иваном Бегунчиком, дополняя и развивая тему любви и привязанности к родной земле, своему краю.
Кыштымские были - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Силантия потянуло к людям. В карманы, за пазуху напихал золота и самоцветов, вырубил суховатую палку и тронулся в путь. В лесу встретил рудознатцев. Они приняли его настороженно, но к костру пустили. Силантий обрадовался и рассказал про сокровища. Увидев золото и самоцветы, рудознатцы онемели. Потом, накинулись на камни, заскорузлыми руками жадно их щупали. Вот оно, ради чего они забыли все на свете — и дом, и жен, и детей, и радости, вот то самое, ради чего рыщут они по тайге и не могут найти. Без сокровищ они черви, а с ним — короли!
Рудознатцы обещали Силантию дружбу. Он повел их в благодатные края. Они нахватали много богатств, но хотели убить Силантия. Он бежал. По следам рудознатцев проникли сюда жадные заводчики, нагнали подневольных людей. Но не было им счастья. Дни и ночи не разгибали спин, смертным боем били их хозяйские доглядчики.
Одинокий бродил Сугомак по горам, прятался от людей и увидел он на горе Золотую, поспешил к ней. И сказала она:
— Несчастье принесли сокровища людям. Отныне не будет здесь ни золота, ни самоцветов, ни руд.
Свои украшения Золотая спрятала в колодец пещеры. Вы были в пещере?
— Был.
— Значит, колодец видели. С тех пор гора, речка, пещера называются Сугомакскими. Хорошая байка?
— Ничего. Золотая так и не вернулась?
— Видимо, нет.
Андреев подбросил в костер сушняку, пододвинул ствол сосны, комель у нее уже обгорел. Кто-то легонько ткнул его в спину. Оглянулся. Рядом козел тряс бородой. В круглых глазах прыгали злые огненные искорки.
— Пшел! — замахнулся на него Андреев, и козел попятился. В отдалении маячили еще несколько коз и овечек.
— К людям тянутся, — проговорила Огнева. — Все живое тянется к людям. А человеку к кому тянуться?
— К человеку.
Огнева пошуровала палкой в костре. Потом сказала:
— Надо было у старухи попросить картошки. Мы бы ее сейчас в золе испекли.
Григорий Петрович подумал тогда о картошке, но постеснялся попросить. Конечно, картошка сейчас была бы не лишней.
— Интересно, что вам обо мне говорил предок?
— А, ничего.
— Но все-таки?
— Что вам не везет в семейной жизни.
— Мужа моего как назвал?
— Прощелыгой, по-моему.
— Брандахлыстом.
— Точно!
— Огнева я не виню. Он сильный, красивый, характер кремневый. Но ведь я тоже не из тех, у кого одна защита — слезы. Кремня хватает и во мне. Я с вами по-бабски откровенничаю. В меня вы все равно не влюбитесь.
— Это почему же? — улыбнулся Андреев.
— Знаете, что такое хлебозор?
— Зарницы. Без тучи и грома.
— Сверкать будет, но гром не грянет и дождь не пойдет. Ну да ладно. Вот про своего Огнева. Схлестнемся, бывало, — два кремня. Искры в стороны. А нашлась другая и дала моему Огневу то, чего он ждал от меня — ласку, уступчивость, доброту.
— Кто же она?
— Моя приятельница. Училась в университете. Она и увлекла Огнева.
— Они в Свердловске?
— В Сибири. Если бы не уехали, уехала бы я. Сама виновата. Дура, я думала, что независимость и самостоятельность больше нравится.
— Кому как.
— Выходит, плохо понимаю я психологию… А мне хочется спрятаться за широкую спину, очутиться под чьим-нибудь покровительством, почувствовать себя беспомощной, зная, что тебя кто-то защитит. Странно?
— Жизнь есть жизнь, — усмехнулся Андреев.
— Гаденькая философия! — возмутилась Огнева. — Удобно прикрывать ею острые углы. Жизнь есть жизнь, поэтому, мол, и стараться нечего.
Козел стоял в стороне и, освещенный трепетным огнем, походил на черта.
— Я вас не заговорила?
— Нет, конечно!
— Я и сама себе кажусь странной. Мучают всякие желания, и я им поддаюсь. Почему-то захотелось проследить свою родословную. Знаете, раньше дворяне устанавливали свое генеалогическое дерево. Ну а я глубоко не распространяюсь, о самых близких предках. История у Куприяновых колоритная, не соскучитесь. Могу дать почитать.
— Спасибо. Один вопрос?
— Валяйте, как говорит мой тятя.
— Будто вернулся Алексей?
— Давно.
— Учился с ним в школе.
— Я вспомнила. Вы с ним то дрались, то дружили. Верно? Один раз даже избили вдвоем. Помните?
— Еще бы!
— А другой раз мама ругалась. Вы какие-то опыты с ним делали и разбили стакан. Он не сознался, а мама сказала: «Странно, воров не было, а стакан исчез».
— Было дело, — улыбнулся Андреев.
Помолчали. Огнева села на прогретую землю, привалилась локтем к камню и закрыла глаза. Андреев прикрыл ее полушубком. Она было запротестовала, но он настоял на своем. Она благодарно улыбнулась и вскоре затихла.
Григорий Петрович сидел возле потухающего костра, глядел, как одеваются пеплом красные угольки и думал об Огневой. Что же общего между той сопливой девчонкой и этой самоуверенной умной женщиной? Ничего! Пропасть прожитого их разделяет.
До Кыштыма добирались на рейсовом автобусе. Редактор горячо извинялся — поломался многострадальный «газик», на ремонт поставили. Куда же денешься, раз такое дело.
Дома
Мать встретила Григория Петровича упреками. Он отмалчивался. Не предупредил, а она переживала. Рассказать бы ей об Огневой, да не стоит.
А хороший все-таки день выдался на Увильдах. Второго такого, видимо, не будет. Андреев целый день отлеживался в амбаре, принимался читать, но мысли настойчиво возвращались к увильдинскому костру. Перебирал в памяти разговор с Огневой, задним числом старался скорректировать свои ответы.
К концу дня заглянул Николай Глазков. Родители у него жили через три дома, поэтому Николай частенько наведывался на родную улицу Кирова.
Глазков готовился к сенокосу. И разговор его крутился вокруг этого — недавно ездил в лес, трава нынче хорошая, а ягод маловато. Но он знает ягодные места. Если Гриша Петрович захочет, то можно слетать на мотоцикле за черникой.
— Слушай, — спросил Андреев. — А помнишь, у нас в детстве украли мешки с кислицей?
— Особо! Мы еще тогда разозлились и давай кидать с горы камни. Они подпрыгивали выше сосен! Дураки — внизу-то люди ходили.
— Не Куприянов у избушки нас встретил?
— Дядя Костя? Может быть, и он. Давно ведь было.
— Вот помню, что где-то с ним до войны схлестывались, а где — не знаю.
— Погодь, погодь. Помнишь, перед войной на гору Гораниху ходили? В феврале, по-моему.
— Ну?
— Дикого козла еще поймали?
— Во! — воскликнул Андреев.
Три Петровича зимой часто бегали на лыжах в лес. Поводы разные — ставили на зайцев петли, охотились на белок.
Зима в тот год выдалась чудная. В январе ударили сильные морозы. Сосны трещали от лютого холода, воробьи замерзали на лету. И тревожная то была зима — наши войска штурмовали линию Маннергейма. В феврале морозы отступили, началась оттепель — таял снег. А потом вдруг снова затрещали морозы. На сугробах возникла ледяная корка. Если идти по ней на лыжах, она держала человека. Но стоило снять лыжи, и нога сразу проваливалась. Особенно крепкие корки образовались на открытых местах. Снегу в том году навалило вдоволь. Потому гололедица опаснее всего была для зверья, особенно диких коз и сохатых. На корке они обдирали в кровь ноги.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: