Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие

Клевера были на дальнем поле, не всегда туда и проедешь. Ранней весной Юртайкина вспахала то, что было ближе к дороге. Начальник производственного управления приехал, поглядел и остался очень доволен. Юртайкина посеяла кукурузу квадратами, как положено. Чахлые рядки ее шелестели на ветру.

А когда подошло время убирать, кукурузу скосили. Начальник так и ахнул от удивления: все поле, до самого дальнего горизонта, заставлено стогами клевера.

Ругать Юртайкину за такое ослушание никто не решился. Но и на похвалу язык у начальника не подымался. Терпели скрепя сердце. Надежда Михайловна не только сохранила клевера, но и не нарушила севооборот. А порядок на земле потихоньку стал платить добром — урожаи в колхозе росли.

Возглавив воссозданный район, Долгачева приглядывалась, кому отдать свое сердце: Юртайкиной? Варгину? Однако Надежда Михайловна держалась независимо, и, как ни пыталась Екатерина Алексеевна в разговоре с ней вызвать ее на откровенность — ничего не выходило. Юртайкина была замкнута и отвечала коротко, по-деловому.

Они встретились у картофельного поля.

Здороваясь, Юртайкина извинилась, что руки у нее перепачканы, нечистые. Долгачева не успела сказать: «Ничего, что я, грязных рук не видела?» — как Надежда Михайловна сразу же заговорила о деле.

— Видели всходы картофеля? Какие-то они болезненные, чахлые. Нехорошо — храним семенной картофель в буртах. Осенью утепляли ямы устраивали отдушины — все напрасно. Порченных клубней много.

Екатерина Алексеевна искоса посмотрела на нее. Лицо у Надежды Михайловны успело уже обветриться, загореть на солнце. Густая копна волос небрежно так лежит на крупных, чуть грузноватых плечах ее. Голову несет прямо, и вся она была такая — с вызовом.

— Я к вам, Надежда Михайловна, вот по какому поводу, — заговорила Долгачева. — Вы думали над планом социально-экономического развития колхоза? Помните, я просила набросать такой план?

— А что тут думать? — повела Юртайкина плечами. — Прорех много, а денег нет. Вы небось хлопочете не о главном? О каком-нибудь Доме культуры на центральной усадьбе. А я думаю вот о чем: если уж планировать, то давайте планировать самое главное, без чего быт колхозников по-прежнему будет труден. Давайте проведем в наши села природный газ. Газопровод — под боком. Добивайтесь, чтоб разрешили подключиться. Вот будет план!

Юртайкина приостановилась, поджидая Долгачеву, и, когда Екатерина Алексеевна поравнялась с ней, пошла рядом.

«Тут бы и поговорить по душам», — подумала Долгачева.

— Хорошо, согласна. Конечно, если уж планировать, то самое главное, — сказала Долгачева.

Она хотела еще пригласить Юртайкину к себе домой, на вечеринку, которой намерена была отметить приезд Тобольцева и регистрацию брака с ним. Но как отнесется к этому Юртайкина? Долгачева не уверенна была, что Надежда Михайловна пойдет к ней. Может, и согласится, а в душе подумает: «Успела-таки — схватила мужа». И Екатерина Алексеевна все выжидала с приглашением. А говорила о делах, которые она могла бы обговорить с Юртайкиной и по телефону: о газификации деревень колхоза, то том, что в плане надо предусмотреть строительство нового колхозного поселка, чтобы дома были как в городе, со всеми удобствами — с ванной и водяным отоплением.

Юртайкина молчала, и непонятно было, соглашалась она или нет.

Культиватор-окучник уже прошел, но сору оставалось еще много. Все поле, зазеленевшее кустами картофеля, было покрыто плотно слежавшимися комьями.

Женщины в фартуках шли меж рядков и пололи картофель, подправляя грядки тяпками.

Было жарко — и утомительно стучать по твердой земле мотыгой.

Долгачева это понимала и смотрела на поле — грустная.

— Вы, Екатерина Алексеевна, — заговорила Юртайкина, — не учитываете одного обстоятельства: у наших колхозников стало очень много денег. Наши люди — и не только механизаторы — живут хорошо, в достатке. Чего нельзя сказать о наших колхозах. У нас, особенно для строительства, остается слишком мало денег. Начнешь какое-нибудь дело, да и тут же его бросаешь: нет денег. У колхоза одни долги и прорехи.

— Сама председательствовала — знаю, — согласилась Долгачева.

— А знаете, тогда чего же говорите: «план социально-экономического развития»? Да повремените вы со своим планом. Запасных частей — и трех не достанешь. Механик есть, а что в нем толку? Одно название — и все.

— Вы за то, чтобы меньше платить колхозникам? — спросила Долгачева; у нее еще было желание сказать Юртайкиной о главном — о перемене, случившейся в ее жизни.

— Нет! — Надежда Михайловна приостановилась и тоже внимательно поглядела на Долгачеву, как бы решая: стоит ли ей доверить самое главное. — Нет, я призываю к одному: больше брать от земли. Я не настаиваю даже на повышении закупочных цен. Это — политика. А политикой у нас есть кому заниматься. Кто повыше, тому виднее. А наше дело — производство. И вот что я вам скажу: бегаем по кругу, никакого роста! Как конец года, так считаем одни прорехи. А отчего? Взять хотя бы тот же картофель. Название-то какое ему придумали: «второй хлеб». Так вот: растим мы растим все лето этот второй хлеб — окучиваем, пропалываем, убираем осенью со слезами. А как мы его храним? Бурты. Мерзлая земля. Это же не хранение, а варварство. Буду жива — никакой ваш план для меня не закон. Обязательно построю картофелехранилище — настоящее, с принудительной вентиляцией и транспортерами. Будем картофель государству продавать не осенью, а круглый год. Сначала — картофелехранилище, а потом уж, Екатерина Алексеевна, ваш социальный план.

— Одно другому не мешает, — заметила Долгачева. — Разве плохо, к примеру, что у вас такая баня — лучшая в районе?

— Ох уж эта баня! — Юртайкина тяжело вздохнула. Взяли бы ее от меня, что ли. Поставьте ее на берегу Оки, в своем Туренино. Пусть моются кому не лень. А то отбоя нет от одних звонков. Как вечер, так надрывается телефон. То военком, то директор какого-нибудь совхоза: «Надежда Михайловна, дорогая, говорят, вы разбогатели?! Шучу: «Вот спасибо-то, а я-то и не знала». — «Ну как же — обзавелись финской баней». Я молу, догадываюсь, к чему речь. «Нельзя ли, Надежда Михайловна, нам сегодня с одним другом помыться?»

Говорила она, подражая выговору военкома.

— Ну, мужики — шут с ними пусть моются, — добавила Юртайкина. — С другом там или с подругой, как они хотят. Но женщины? Тут звонит как-то Лукашина… — Надежда Михайловна замялась: Лукашина была заведующая райпотребсоюза и подруга Долгачевой.

Но Екатерина Алексеевна и виду не подала.

— Да-а, звонит Лукашина, — продолжала Юртайкина. — Говорит ангельским голоском: так и так, мол, Надежда Михайловна, вам японские кофточки не нужны? А то на базе райпотребсоюза есть. «Нет, — отвечаю, — обойдусь как-нибудь без японских кофточек. Продайте их дояркам, если есть. А мне шифер нужно, да побольше — покрыть сушилку. Давно добиваюсь от вас, да все бесполезно». — «Шифер? — переспрашивает она. — Это труднее. Но для вас и шифер сделаю, дорогая Надежда Михайловна». Вздыхает. Чую, что не шифер у нее на уме. Гляжу, точно — угадала. «Надежда Михайловна, — говорят Лукашина, — баньку бы мне на часок. Да вы не беспокойтесь топить, готовить ее не надо. Мы сами истопим. Нам бы сторож ее открыл да дровишек немного».