Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Вчера он был в воинском присутствии и получил отсрочку до очередного призыва.

Больной Иван даже порозовел от радости, узнав, что сына возьмут и — не просто в солдаты, а во флот. Он как-то видел в Тамбове матросов: одежда их Ивану понравилась — складная, добротная; жалованье, говорят, платят флотским хорошее и каждый день выдают по чарке водки.

— Сказали: возьмем осенью, — весело ответил Ольге Михайловне Сергей. Был он черен, словно цыган. Сторожевская порода проступала во всем: в широкой кости, в крутом подбородке и в серых холодных глазах. И зубы у него были, как у деда, — большие, ровные, белые. — Я уж думал: ну ка признают из-за этой проклятущей хвори негодным. Ничего, обошлось. Теперь я и заморские страны погляжу.

— Вот видите, — сказала Ольга Михайловна Волосову. — Вот видите, что с ним сделала школа: он уже и о заморских странах мечтает.

— Ну, таких, как Сережка, двое-трое на тысячу. Стоит ли из за них морочить себе голову?

— Стоит, стоит! — убежденно проговорила Ольга Михайловна.

— А впрочем, это я к слову. Есть желание — учите, — согласился Волосов.

— И буду учить.

Посидели еще немного. Разговор не клеился. Настасья Филипповна, казалось, только и ждала, чтобы Николай и его компания поскорее убирались. Поняв это, Николай распрощался. С ним вышли все.

На улице Сергей задержал Волосова.

— Дело есть, — шепнул он, — я тебя тут подожду.

Волосов дошел с Николаем до волостного правления, простился и пошел обратно.

— Что такое? — спросил он Сергея.

— Меня вызывала Татьяна Викентьевна. Сказала, что в субботу ждите Флегонта в Двориках.

— Иди буди Листрата, — заторопился Волосов.

— А не поздно?

— Теперь, брат, такое время, что не до сна. Иди!

— Что будем делать в такую пору?

— Надо думать, куда девать Флегонта.

— Мы решили: поживет на погосте в сторожке. Туда теперь никто не пойдет. Дед спит, а поп туда один не ходит.

— Иди!

— Костя!

— Ну?

— А какое такое время приходит?

— Вот увидишь — воскресная сходка многое решит.

— Не пойдут же наши Улусова жечь?

— Кто, брат, знает. Может, и пойдут. Не сейчас, так потом. Каша, брат, заваривается.

— Дай бог! Я пошел. Где тебя искать?

— На задах, в вашем омете, там посижу.

— Ладно. Мы скоро.

Сергей ушел. Волосов направился на зады.

Этот вечер, ночь и день, последовавшие за ними, были полны самыми удивительными происшествиями.

Село дремлет в непроглядной весенней тьме. Вокруг — вспаханные и засеянные поля. Едва приметное движение теплого ночного воздуха колышет верхушки лозняка — кусты его, словно островки, в этом беспредельном молчаливом пространстве. Тихо… Ничего не слышно, кроме еле-еле уловимого шелеста листа. Выйдешь сюда, и тебя со всех сторон охватывает молчание, ты погружаешься в него, будто в теплую густую массу.

Ты слышишь биение своего сердца, свое дыхание, стараешься ступать тише, хотя и без того ноги не производят никакого шума. Ты идешь, будто по ковру, — то ли мягкая трава под тобой, то ли не успевшая высохнуть земля.

Вот ты удаляешься от кустов, где еще ощущается какое-то движение, останавливаешься, напрягаешь слух, стараешься уловить хоть какой-нибудь звук и чувствуешь, как сам растворяешься в волшебной тишине — словно зачарованное царство застыло под звездами, струящими жидкий свет.

Твои мысли сковывает сладкое оцепенение, тебе начинает казаться, что конца этому зачарованному миру нет, что ты живешь вне пространства и вне времени, что ты бессмертен и вечен, как этот вечный покой…..

Все заботы, огорчения, черные думы исчезают; тебя поглощает бесконечность, ты перестаешь быть самим собою, сливаешься с миром, становишься невесомым, как все вокруг.

Тебе легко-легко!..

Ты перестаешь ощущать свое тело, ты тоже зачарован волшебным кудесником и отныне принадлежишь всему свету, и весь свет — твой. Тебе ничего не стоит сделать плавное движение, и вот ты плывешь ввысь, к трепетно сияющим звездам, вздымаешься над миром и смотришь: там, внизу, темная масса строений, вытянувшихся у дороги.

Ты ничего не различаешь в темноте, кроме сплошной линии избушек, но тебе хочется раздвинуть тьму и заглянуть в тайны жизни: ты протягиваешь руку и берешь один из звездных лучей… Ты знаешь: он обладает странным таинственным свойством — он вонзается не только в жилища людей, но и проникает в человеческие думы и чувства.

Ты осветил лучом низенькую сельскую колоколенку, потом на миг задержал его на поблекших звездах купола. И как бы заново вызолотил церковный крест, и вот он словно парит в воздухе. Потом увидел мельницу с застывшими крыльями и провел лучом вдоль улицы.

Редкие тусклые огоньки в мутных окнах, зыбкое движение фигур. В поповском доме засветилась лампа; Викентий ходит и ходит из угла в угол. Он думает: о чем? Недобрые мысли гнездятся в его голове.

Ты проникаешь в каморку с железными прутьями на окошке. Там на лавке лежит Лука Лукич. Глаза его открыты, он не спит. Тяжкую думу думает он, но от его дум не становится тяжело и больно тебе, потому что ты знаешь: жизнь вознаградит Луку Лукича за все им пережитое, за все заботы его о людях.

Потом ты осветил хилую избушку Андрея Андреевича — и острая жалость пронзает сердце. Долго и пристально наблюдаешь ты за жизнью в этой избе, но волшебный луч проникает дальше и глубже, чем человеческий взор, и ты счастлив: завеса будущего раскрывается перед тобой, и ты видишь конец юдоли нищеты и скорби.

На миг ты проникаешь в школу — перед тобой кроткое лицо учительницы, склонившееся над детскими тетрадями. И вместе с той, кому ты обязан всем, ибо она вложила в тебя первое познание добра и зла, тьмы и света, разбудила твою мысль, позвала тебя к прекрасному, — вместе с этой женщиной ты путешествуешь по миру ее мечты, залитому солнечным светом.

Наконец ты опускаешь свой луч на сиреневые кусты сельского погоста и среди них за окном сторожки различаешь колеблющееся пламя свечи — при свете ее Флегонт читает.

Флегонт бодрствует в этот час, он ждет ту, кто его любит, и ты видишь ее, спешащую к нему, полную сил, твердости духа и бесконечной веры в свое дело… И хотя тебе известны судьбы этих чистых и отважных сердец, хотя бесконечным состраданием наполняется твоя душа, ты не скорбишь, потому что в их борьбе видишь исход человеческих мук; каждая капля крови, пролитая ими, — это их жертва во имя будущего, и они бестрепетно несут ее.

Ты возвращаешь звездам их луч. Ты увидел главное, что возможно увидеть в этом скорбном темном пространстве, — проблески света. В мире, что лежит под небесным сводом, рядом с горем есть радости, есть будущее, и ради него живут эти люди.

И снова теплая влажная ночь вокруг, и запах трав, и шелест кустов, и воздух ласкают тебя. Ты мягко ступаешь по родимой земле; все любимо, все мило тебе здесь, просторно тут мыслям, и ты спешишь прикоснуться к бревенчатой стене крайней хаты и снова ощутить жизнь…