Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

— Гордыни у тебя, Петр Иванович, много. Гордая у тебя башка. Тяжко жить с такой башкой, — Андриян сплюнул. — Такую голову плечам носить невмочь.

— И этот дьявол!.. — прошипел Петр, косясь на деда. — Держит всех в клетке! Деремся, врозь глядим, ан нет, живи вместе, кажи вид.

— Да-а, здоров Лука. Всех вас переживет.

— Не переживет, — уверенно проговорил Петр. — Он только виду не показывает, что боится смерти. Бабка померла, сыновья померли, старшой сын помрет… Ну и он вслед.

— Дай напиться, — попросил Сергей.

— Андриян, дай ему воды.

— А тебе что, лень ноги спустить?

— Я сам иссеченный. А впрочем, ничего — держусь. Всех я вас крепче, всех я вас переживу.

— Потому, что у тебя сердце чугунное. — Сергей высказал наконец давнишнюю свою мысль. — Ты вовсе не человеческого роду. Тебя все люди боятся. У тебя, говорят, в темноте глаза ровно у волка.

— Плевал я на них. Пускай болтают. «Волк, волк!..» Сами-то каковы? С волками жить — по волчьи выть. Чуть чего прозевал, так тебя цапнут — дух вон. А я желаю первым цапать, понял?

Проснулся Лука Лукич.

— Ты что не лежишь, Петр? Не належишься. Хозяйство не любит, чтоб хозяин в постели валялся.

— Да, глуп земский, — Лука Лукич вздохнул. — Теперь он еще больше нас бояться будет. Я ему сказал кое-что, авось запомнил. Либо он нас всех подушит, либо бежать ему от нас сломя голову. Ему с нашим народом не жить.

— Народ поджарить его грозился, — сказал Сергей. — И поджарят, пожалуй, а?

— Сожгут, — подтвердил Петр. — Сейчас Зевластов проходил, веселый и песни поет, все с него как с гуся вода. Уж он Улусова и так и эдак.

— Больно тебе, дед? — спросил Сергей.

— Не телу — душе больно.

— Вот уж тебя, дед, избили неправильно. — Петр застонал. — Такого, как ты, бить вовсе не следовало бы…

— Ничего, умной будет, — Сергей усмехнулся. — Больно он свят. Ему святость жить мешает. Все попа слушается, а поп иной раз такое несет…

— Молчи, щенок! — Лука Лукич вздохнул. — Эка чего сказал!

— У господ набрался, — вставил Андриян. — Все с поповой дочкой, да с учительшей, да еще с этим непутевым, с лавочниковым Миколаем.

Лука Лукич не слушал солдата.

— Да, — говорил он, — вот храм нужно строить. Храм выстрою и помру. Тогда делайте, что хотите. Хоть разрежьте избу на сто кусков, мне все равно.

— Поживешь, — вмешался Сергей. — Смерти твоей никто не желает. Чего ты о смерти заговорил?

— И то, пожалуй, рано, — тут же передумал Лука. Лукич. — Годков двадцать протяну. По ногам определяю, — ноги у меня твердые. И руки ничего. А почему? Потому, что я сух, кишки у меня тонкие, у меня внутри гнить нечему. Вон староста, Данила Наумыч, — тому жизнь недолгая. У него в нутре сало, а старое сало — оно дает течь. Тут уж гроб. А у меня жиру вовсе нет, я имею от жиру средствие, а какое — того вам не скажу. — Лука Лукич помолчал. — Покажи мне бумаги, что составил подрядчик, — обратился он к Андрияну.

Андриян взял с божницы и подал старику смету на постройку церкви. Лука Лукич долго рассматривал ее.

— Слышь, дед! — Петру надоело ждать, пока Лука Лукич окончит свое занятие. — Что я узнал…

— Что?

— Ты бывал в Каменном буераке?

— Спроси меня, где я не бывал.

— Он в улусовскую землю входит, так ли?

— Ну, входит, ну и что?

— В прошлые времена там, слышь, камень ломали, известку добывали. Верно это?

— Шею там двое сломали, это точно. И поделом — не суйся камень добывать, раз тебе земля дадена.

— Верно, верно, дед, — поддакнул Андриян. — Наше дело земельное!

— Молчи, тебя не спрашивают! — огрызнулся Петр. — Вот бы нам взять на каменоломню ренду да самим камень ломать. И церковь строить легче, и дело подходящее.

— Это не мужицкое дело, я сказал.

— Почему не мужицкое?! — упрямо продолжал гнуть свое Петр. — Сам не желаешь — мне не препятствуй, слышь, дед.

— Я давно вижу, как тебя на чужих хребтах поездить тянет. Ну, полезай, ломай камень, — нехай тебе башку своротит за твою алчность.

— Руки загребущие, глаза завидущие! — Сергей недобро рассмеялся.

— Слышь, Петька, мне одному с десятниками да с подрядчиками не управиться, а ты в цифири ловок. Счеты с ними тебе поручаю. Но ежели из церковных денежек хоть копейку украдешь, перед всем миром ославлю.

— Нужны мне ваши копейки, — обиделся Петр.

— Не ваши, а божьи. Я теперь только богу слуга.

— Не украду, — сумрачно пообещал Петр.

— А камень — твое дело. Может, Улусов отдаст тебе каменоломню. Он теперь отходчивей будет. Небось сам-то ходит как выпоротый. Только денег тебе на то не дам. Как хочешь начинай, как хочешь кончай, — твои прибытки, твои убытки. Я в это дело грошом не встряну.

— Обернусь, дед.

— Кто-кто, а уж Петр Иванович обернется, — съехидничал Сергей. — Этот свое найдет.

— Мы с тобой, Андриян, завтра же в Каменный буерак подадимся, — весело заговорил Петр. — Поглядим, что там есть. Ан на клад напхнемся. Тут, слышь, кругом кладов позарыто.

— Болтовня, только и всего. — Лука Лукич сердито засопел. — Когда мне годов двадцать было, я тоже клад искал. И место нашел верное, и все знаки были, а не дался клад. Вот что, Петр, — сказал он после молчания, — найди двух-трех стариков — есть у нас в приходе такие богобоязненные, — уговори их пойти с кружкой собирать на построение храма.

— Можно и молодых послать: быстрее бегают, — отозвался Петр.

— Молодые пропьют, — заметил Сергей. — Вы Андрияна пошлите. Он вам соберет. Он уже в кабак не забежит!

— Но, но!.. — прикрикнул на него Андриян.

— Ох-хо! А суда не миновать… Вот суд пройдет, с хлебами управимся, да и зачинать надо постройку. — Лука Лукич замолчал.

— Да, потаскают нас теперь по судам, — с тоской сказал Петр. — Мало их у нас было.

— Суд людской — не суд божий. Перед богом страшно ответ держать. Сергей, ты лежал бы смирно, не тревожил бы спину. Господи, помилуй мя, грешного… «Отче наш, иже еси…» — Лука Лукич долго шептал обрывки молитв, потом попросил воды, выпил целый ковш и сказал: — Спать буду, уходите.

Петр и Андриян ушли. Сергей обернулся к Луке Лукичу:

— Дед, а дед…

— Чего тебе?

— Дед, ты за церковными деньгами посматривай.

— Ах, беда! Так и норовят друг в друга вцепиться.

— А чего ты Петьку в семействе держишь? Не желает — отпусти.

— Тот кирпич не вашего разума.

— Какой кирпич?

— Не твоего ума дело, говорю. Чего тебе не спится? Спи!

— Дед, а Улусову это даром не пройдет, а?

— Не пройдет.

— Ну, спи, дед.

— И то сплю.

Иван Павлович обнаружил пропажу двухсот рублей. Каждый вечер, уходя домой, он захватывал дневную выручку и клал в известное место: он не верил банкам и деньги держал дома.

В горнице на буфете стояла деревянная модель церкви, купленная по случаю в Тамбове. Она и служила лавочнику хранилищем красненьких, синеньких и других бумажек.