Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Николай коротко и невесело посмеялся.

— Но террор не так уж страшен государству, ваше величество, где аппарат охраны и подавления достаточно крепок. Когда придет время и подходящие обстоятельства, мы раздавим революционный террор террором массовым. Это сильное средство, но единственно возможное. Господин министр внутренних дел фон Плеве прав в одном: русский человек смиряется лишь при виде виселицы. Кроме того, — Столыпин жестко усмехнулся, — есть еще много способов борьбы с этой разношерстной по идеям террористической организацией.

— Я слушаю, слушаю вас, — подбодрил его Николай.

Столыпин пропустил мимо ушей царское поощрение, ибо сегодня царь кричит «браво», а завтра дает пинка.

— Но несравненно сложнее, государь, борьба с теми, кто отрицает террор. Люди, отрицающие индивидуальный террор, объединены в Российской социал-демократической партии. Все последние события на Кавказе, на юге и во многих иных местах — дело этой партии, государь. Метод ее — возбуждение громадных масс, главным образом рабочих. Но кто таковы наши рабочие, как не вчерашние мужики? Циркулируя в массе крестьянства, рабочие несут в села идеи социал-демократов, идеи во сто крат страшнейшие, нежели убийства, чинимые террористами. Государь, нет такого более или менее крупного города, где бы не существовал комитет этой партии, тайная типография, кружки и агенты-конспираторы. Но и эта партия пока еще только в зародыше. Представьте, что будет, когда она распространится по России, подобно лаве, извергнутой вулканом?

Николая передернуло: «Этот губернатор знает больше меня. Кругом только лесть и обман. А между тем вокруг творится черт знает что!.. Мне не раз говорили о социал-демократах, но как-то по-рыбьи, вяло и невразумительно. Надо принять меры. Самые строжайшие!»

Помолчав и подумав, Николай заметил уклончиво:

— Все это может быть и так, но к чему вы, собственно, ведете, я не уяснил. Нас не страшат эти партии.

«Врешь! — подумал Столыпин. — Фанфаронишь, только и всего!»

Он принял вид человека, погруженного в глубокое обдумывание предстоящей речи. Николай терпеливо ждал.

— Ваше величество, — начал Столыпин с деланным душевным порывом, я веду вот к чему. Необходимо хотя бы в крестьянстве, в том самом крестьянстве, что кричит сегодня вам «ура», а завтра будет кричать «долой!», создать барьер, защитный вал, которому не был бы страшен любой последующий революционный натиск. Революционную идею на какое-то время можно ослабить, подавить, но уничтожить невозможно. Нет, — по-актерски горячо воскликнул он, — этого никто, никакая сила в мире сделать уже не в состоянии!

— Вы мыслите слишком однобоко, — резко осадил его Николай. — Вы преувеличиваете. Какая цель преследуется вами? — И высокомерно осмотрел Столыпина с ног до головы.

— Нет, государь, — Столыпин едва сохранял самообладание. Он уже чувствовал всю силу царского пинка. — Богом клянусь, в моих словах нет ничего, кроме истинной правды, желания предостеречь вас и помочь вам сохранить самодержавие и трон. Если придет такой час, поверьте, я приму на себя удар, нацеленный на вас. — Он встал и склонил перед царем голову: «Пинай, мол, если найдешь мужество дать пинок после такого драматического финала!»

Впрочем, слова его, произнесенные на этот раз без всякой напыщенности, убедили Николая в искренности Столыпина.

— Спасибо, — сказал он с чувством. — Я верю вам.

Николай подал Столыпину руку. Тот почтительно, без тени раболепства прикоснулся к ней.

— Может быть, вы хотите подкрепиться? — заметив его волнение, ласково спросил Николай. — Не хотите ли коньяку?

— Спасибо, ваше величество, не хочу. Если позволите, я продолжу свою мысль. — Внутри у Столыпина все ходуном ходило от счастья: час его пробил! Еще рано подниматься на головокружительную высоту, о которой мечталось, но она придвинулась к нему.

— Да, да, — заторопился Николай, — но, с вашего разрешения, я… — Он достал из шкафчика коньяк и рюмки. — Нервы, — сказал он, — нервы и крайняя усталость.

— Понимаю, государь! — Совершенно серьезно отозвался Столыпин, знавший, что Николай всегда оправдывает свои возлияния расшатанными нервами.

— А вы говорите, Петр Аркадьевич, говорите! — выпив одну рюмку и наливая вторую, поощрял Николай собеседника. — Я не буду вам мешать… Прошу!

— Государь, может быть, я буду излагать вещи, известные вам, но все же я коснусь их. Крестьянство в нынешнем его виде далеко не однородное, как это может показаться при поверхностном взгляде. Крестьянский мир, то есть община, теперь раздираема внутренними противоречиями и жестокой борьбой. Слой зажиточный обороняется от слоя совершенно бедного, а среднезажиточный становится то на одну, то на другую сторону. Кроме того, государь, община при нынешних социальных веяниях сама по себе есть широкое поле для деятельности революционеров всех толков. На сходках теперь говорят не только благонамеренные, и не они уже решают дела. Смутьяны, пользуясь скученностью населения и опираясь на недовольство мужиков, берут верх — вот что ужасно.

— Каковы эти недовольства? — со значительной миной спросил Николай; больше он не нашелся, что спросить, а сидеть и бессловесно слушать лекцию почитал для себя унизительным.

— Зажиточные крестьяне, государь, недовольны тем, что община мешает развитию их производительных сил. Она связывает инициативу и не дает разворота их хозяйственным талантам. Полузажиточные, естественно, стремятся быть зажиточными, но и на их дороге стоит община. Беднота — та недовольна и зажиточными и полузажиточными, но и она полагает, что все горе от той же общины. Община поддерживается в своей допотопной невинности государством. Теперь каждый мужик знает, что во главе государства стоят помещики, фабриканты и вы, ваше величество, первый дворянин империи. Таким образом даже по одному этому обстоятельству недовольство всех слоев крестьянства обращается на правительство и на вас, государь. Тут получается гордиев узел, который не может быть развязан, потому что затянут слишком давно и намертво. Есть только одно средство: разрубить узел взмахом топора. — Он передохнул. — Разрушить общину, государь!

Николай вспомнил: нечто подобное лет восемь тому назад ему втолковывал Витте. Он называл сторонников общины «историческими старьевщиками». Но об уничтожении общины и он не осмелился сказать. Этот хватает быка за рога. Людей, слишком смело хватающих быка за рога, Николай остерегался: «Круто берет… Гм! Слишком круто!»

— Но что же последует вслед за разрушением общины? — недоверчиво проговорил он. — И каковы способы ее, гм, гм… разрушения?

— Предоставление права свободного выхода из нее всем желающим, — смело ответил Столыпин. — Закрепить за ними надельную землю, которой они владеют от передела к переделу на основе общинного права. Объявить, что земля, закрепленная за домохозяином, становится с той минуты священной и неприкосновенной собственностью. Предоставить этим домохозяевам право требовать у общины сведения их земли в один участок.