Акрам Айлисли - Повести и рассказы

— Доброе утро, сынок! Ну и здоров ты храпеть! Это где ж ты так научился, прости за нескромность?

«Профессор, — подумал Казим, вспомнив, что говорила Забите. — Который в кино ходил…» То ли потому, что человек этот сразу вызвал у него неприязнь, то ли еще почему, но он быстро ощупал карманы. Деньги были на месте.

За ночь распогодилось. Солнце сияло, окрасив в золото вчерашний сероватый мир, и мир стал больше, светлей, просторней, Хотелось ходить, смотреть, гулять, хотелось жить в этом мире. Наверное, именно потому, что мир был такой широкий и светлый, отсутствие Меджида отозвалось стоном внутри у Казима, захотелось плакать.

— Тут один худощавый мужчина спал. Вы не видели его?

Профессор не ответил, был занят: дубасил себя по животу с таким азартом, как делают это иногда барабанщики на свадьбе.

Наколотившись до изнеможения, весь в поту, он раскинул руки и ноги, долго отдувался.

— Ты про этого алкаша? — спросил он, кивнув на кровать Меджида. — Всю ночь сиднем просидел. Только сейчас ушел, сказал: на базар, за мясом.

Казим постепенно приходил в себя. Он уже хотел уходить, как профессор поднялся с кровати.

— Ты откуда же будешь?

— Я здешний, бузбулакский.

Профессор был маленький, круглый человек. Он достал из-под подушки рубаху, такого же цвета, как его лысина, надел ее.

— Бузбулак — хорошее место, — сказал он и, видимо, несколько смягчившись, внимательно оглядел Казима. — И что ж ты делаешь в Бузбулаке?

— Я там сейчас не живу. — Казим немного подумал. — Сейчас я в Баку. А вы это всегда? — он стукнул себя кулаком по животу.

— Да ты и впрямь деревенский? Гимнастику не видел?

— Почему, видел.

— Ну так вот. А наперед запомни: увидишь что, удивления не показывай. В Баку где живешь?

— На Басина… — сказал Казим.

— А чего приехал?

— Так… Дело было.

— Алкаш этот тоже ваш бузбулакский?

— Нет, — сказал Казим, — из Багдада! — Ему все больше становилось не по нутру, что толстяк зовет Меджида алкашом.

— Что ж, Багдад — неплохое место. Только с Бузбулаком не сравнится. Я ведь здешний. В тридцать первом переехал Баку.

— Понятно… — вынужден был сказать Казим.

— Насчет Багдада ты хорошо ввернул, И вообще, на порядочного смахиваешь. В институте учился?

— Учился…

— Знаешь меня?

— Нет! — Казим удивленно взглянул на толстяка, никогда не встречал такого болтливого нахала.

— Мамедзаде! Мамед Ганбарович! Не слыхал?

— Не слыхал.

— Да ты же по моим книжкам учился! — Профессор был искренне удивлен. Он настежь распахнул окно, вздохнул полной грудью. — Воздух, а!.. Всякие эти кисловодски в подметки не годятся здешним местам! Подожди, я сейчас. Тоже на базар пойду.

Поглаживая живот, профессор поспешно засеменил к уборной. Казим не знал, что делать. У него не было ни малейшего желания ждать этого человека, но встать и уйти было как-то неловко.

Пофыркав перед умывальником, профессор вернулся; вид у него был довольный.

— Ну, вот — сказал он, — сейчас немного займемся бородой, и готово! — Он достал из ящика тумбочки электробритву и стал бриться. — Ну, с этот бузбулакский багдадец, он что тебе, родня?

— Нет, не родня.

— И чем он занимается, когда не пьян?

— Он директор! — выпалил Казим. — Директор клуба. И никакой он не алкаш. Он контуженный. На фронте его контузило. Ему разрешено пить!

— Вот как?.. Значит, по разрешению пьет? Справка есть?

— Не знаю… Кажется, есть…

— Не знаешь, не говори. Нет, сынок, таких справок не бывает. А чего ты не бреешься?

— Бритву не взял. В парикмахерской побреюсь.

— Когда в Баку едешь?

— Сегодня.

— Прекрасно! Значит, вместе поедем. Билет взял?

— Нет.

— Прекрасно! И я не брал. Пойдем сейчас и возьмем. «СВ» подойдет тебе?

— Можно, — сказал Казим, ничего не поняв.

— Все! Пойдем и возьмем! Значит, говоришь, алкаш — директор клуба?

— Директор клуба!

— А ты по телевизору меня никогда не видел?

— Не видел.

— Значит, не смотришь. И прекрасно делаешь. Тебе с твоим характером телевизор смотреть противопоказано! — Толстяк убрал бритву, переоделся. — Пошли! — сказал он. — Я смотрю, ты больно беспокоишься за того алкаша со справкой. Не бойся, он без своих ста граммов в Бузбулак не вернется. А вернется, так справку отберут…

Забите в очках сидела на веранде за столиком, окна были распахнуты настежь.

— Ну, как, профессор, проэкзаменовал нашего бузбулакца? Кое-что есть?

— Кое-что есть, — ответил профессор. — Ищет, куда употребить!

— Найдет! Было бы кое-что, посуда найдется!

Они явно подсмеивались над Казимом, но он только молча смотрел на них. Но куда бы он ни перевел взгляд, видел лишь пустую кровать Меджида. Ему словно заложило уши: странный, жалобный стон, возникший от вида этой пустой кровати, все еще звучал в нем.

— Меджид не сказал, куда пошел?

— На базар! — Забите сняла очки и, протирая глаза, глубоко вздохнула. — Сказал, три рубля есть в кармане, пойду ребятишкам мяса возьму полкило. Я ему еще три дала. Сказала, кило возьми. Боюсь, не купит, негодник. Напьется…

— Не напьется… — сказал Казим, с трудом сдерживая злость.

— Еще как налижется! Кому-кому, а мне про Меджида не рассказывай! Если б не водка, этот мужик знаешь кем был бы?.. Такой артист!.. Пропил весь ум, чтоб ему пусто было!

— Пошли каймак есть! — громко произнес профессор. — Вечером сдаю твой «люкс»! — Он кивнул Забите.

— Он больше ничего не сказал?

— Кто, Меджид? Чего ему еще говорить? Постой, постой, он, вроде, чего-то нацарапал тебе. Сказал, в карман сунет.

Записку, «нацарапанную» Меджидом, Казим нашел в кармане пиджака. «Я уехал в Бузбулакград. Забите сунь лишнюю трешку. И ради бога, не пей сегодня. Китайский фонарь ты, считай, пожертвовал всевышнему — не куда-нибудь забросил — на минарет. Профессору я выдал — так под утро бабахать начал!.. А Мехи-барсук — гадина, чтоб ему околеть!..»

— Ну, чего написал? — Забите снизу вверх поглядела на читавшего записку Казима. — Ерунду какую-нибудь?

— Да так… — Казим сунул записку в карман. — Сколько с меня? Я больше не приду.

— Придешь, — сказал профессор и потянул его за руку к двери. — Мы с тобой еще в нарды сыграем. Пошли, дружок, а то без каймака останемся! И выбрось из головы своего контуженного, когда с профессором говоришь!

На улице, по дороге к парикмахерской, Казима осенило: профессор приехал, чтобы купить дом. Выяснилось, что так оно и есть: профессор присмотрел подходящий дом и вчера вечером столковался о цене. Запросили с него пятнадцать тысяч, но он выторговал три, и взял дом за двенадцать, — таким образом, за каждый из двенадцати дней, проведенных им в «люксе» у Забите, он заработал по двести пятьдесят рублей, и Казиму стало понятно, почему у профессора такое превосходное настроение. Казим запасся терпением до вечера.