Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

Пытался заговорить со мной и в последующие дни. Я показывала ему «лимонку».

Он уходил, страшно ругаясь.

А я крепче привязывалась к Дружку. Он любил, когда я чесала его за ушами или просто гладила. Умильно смотрел на меня, урчал и вилял хвостом из стороны в сторону. А я вспоминала свое детство, как решила пойти на фронт, о маме, братьях и сестре, о моих товарищах в разведывательной школе. И пела. Я слышала, будто собаки не очень любят человеческое пение: начинают скулить и подвывать.

Дружок тихо посапывал, когда я тихонько напевала ему на ухо одну песню за другой, расчесывала свалявшуюся шерсть.

Думаю, ни один человек не ухаживал так за своей любимой собакой, как я за Дружком.

На пятый день хозяин опять заговорил со мной. Он уже не нахальничал, просил меня выйти за него замуж, обещал горы золотые.

А я в ответ твердила одно:

— Пошел вон!

Оставаясь одна, я целый день бегала по сеням, делала гимнастику, играла с Дружком. Спущу его с цепи, и мы бегаем друг за другом. Он обожал наши игры. А то опрокинется на спину — чеши, мол, мое брюхо. Играя, он заливался звонким лаем…

И все-таки мне удалось бежать: я нашла гвоздь, открыла замок. Прощаясь с псом, я исцеловала его морду. И плакала всю дорогу к Игнацу, вспоминая Дружка, — взять его с собой я не могла. Должно быть, он тосковал обо мне, как и я о нем.

Когда я пришла к Игнацу в Чулово, там уже были мои хлопцы. Они только что вернулись, выполнив задание, и собирались идти за мной.

Их расспросам не было конца. Они хотели расправиться с хозяином, из-за которого мне пришлось несколько дней жить в собачьей конуре, но я запретила им поднимать шум вокруг этого дела.

Были недобрые встречи и с другими людьми.

Например, крестьянин-подпольщик Упартый (он умер после войны) очень боялся за свою жизнь и как-то сказал мне с недовольной миной:

— Вот ты пришла, и у меня не стало ни сна, ни покоя.

Надо сказать, что крестьяне не слишком жаловали Упартого, вероятно за трусость.

Позже я узнала, что Упартый советовал моим друзьям убрать меня, то есть убить. Однако преданные своему делу патриоты не дали меня в обиду: они любили в моем лице человека из Советов, представителя великого народа и Красной Армии, воевавшей и за свободу Польши.

Общаясь с людьми, я нередко выступала в роли пропагандиста и агитатора, советовала крестьянам, как устроить побег военнопленных из лагерей или из немецких хозяйственных рот.

В лощине или в глухом лесу собирались, бывало, пятнадцать — двадцать человек и внимательно слушали мои рассказы о Советской стране. Вокруг сидели пожилые и молодые, женщины, подростки, давшие клятву никому не говорить о сходках.

Это была, пожалуй, самая опасная работа, но я не могла отказывать друзьям-полякам. Я как бы платила этим за их ласку, самопожертвование, за их доброту ко мне, за готовность в любой час оказать помощь.

Зная, как мне тяжело прятаться и скрываться, Метек предложил мне выйти за него замуж и обвенчаться в костеле. Мотивировал он это тем, что я могла бы жить в его семье, с его шестью сестрами, ни от кого не прячась.

— Ну, а если захочешь, — говорил мне Метек, — можешь жить со мной по-настоящему.

Возможно, я бы решилась пойти на это предложение. Метек нравился мне, но события, о которых я расскажу немного позже, навсегда разлучили нас.

…Как-то Метек сказал мне, что в селе Санка Кшишавецкого воеводства живет молодой помещик Скомский, владелец лесных и земельных угодий. Он очень хочет учиться в Краковском университете, мечтает стать адвокатом, а пока что служит чиновником в краковской адвокатуре. Я подумала: туда приходят разные люди, ведут разговоры обо всем, что тогда происходило в Польше, на фронтах и так далее. Это может дать мне много интересных фактов и сведений.

— А нельзя ли сделать Скомского моим помощником? — сказала я Метеку.

— Может, и удастся. Скомский ненавидит немцев. Не только потому, что они не пускают поляков в университет. Он патриот, как и мы.

— Во-первых, это надо проверить. Во-вторых, через кого мне связаться с ним?

— У Скомского работает батраком Капуста. Это наш парень, подпольщик. Он поговорит со Скомским.

— Ну да, будет слушать помещик батрака!

— Скомский, не в пример другим помещикам, хорошо относится к людям, работающим у него.

Прошло несколько дней. Франек сказал мне, что Скомский готов встретиться со мной и назначил место встречи в лесу.

— На всякий случай, — добавил Франек, — я и Капуста будем поблизости.

В назначенный день и час я отправилась в лес.

И вот появился высокий молодой человек с серыми открытыми глазами. Я вначале долго смотрела на него из-за кустов. Затем вышла и встала на пенек. Это мне было нужно для того, чтобы при разговоре смотреть собеседнику в глаза.

Увидев, что я не двигаюсь с места, Скомский подошел ко мне. Мы разговорились.

— Я слышала, что вы хотите учиться?

— Да, но у нас швабы, а они не разрешают полякам поступать в высшие учебные заведения.

— Надо и вам что-то делать, чтобы изгнать немцев.

Он ответил, что не имеет представления, как это сделать.

— Надо включиться в борьбу. Общими усилиями прогоним швабов, освободим Польшу, и вы осуществите свое желание.

Глядя прямо в глаза этому молодому человеку, я предложила ему быть моим помощником. Он согласился.

Через связных он передавал потом мне очень важные сведения о делах военных, экономических, о настроениях интеллигенции, помогал мне продуктами и деньгами. После освобождения Польши Скомский поступил в университет. Теперь он видный адвокат в Кракове.

Вот так я заручилась помощью помещика. Был случай, когда мне помог ксендз из села Рыбны. У него я прожила неделю, и из его покоев неслись позывные моей рации. Он знал, что я русская. Может быть, знал и то, чем я занимаюсь. Но он тоже был настоящим патриотом.

Не могу не рассказать о том, как ради нашей работы польские матери рисковали жизнью даже своих детей.

Нам помогала одна женщина — Клара. Она работала уборщицей в штабе большого соединения. При уборке кабинетов она подбирала документы-черновики, выброшенные в корзину, иногда просто брала со стола. Вынести эти ценные для нас бумаги она не могла, ее обыскивали. Для этого дела она привлекла шестилетнего сынишку. У него под рубашечкой прятала Клара бумаги. Мальчик выносил их, и она передавала потом моим связным.

Однажды, когда я жила в Чулове у Игнаца Торговского, ночью на чердак поднялся человек. Мне показалось, что идет привидение. Это был поистине живой труп. И только потому, что этого человека поддерживали Игнац с сыном, я сдержала крик испуга. Он бежал из Освенцима — ему помогли лагерные подпольщики. То был скелет, обтянутый кожей, в полном смысле слова. Беглец не мог даже разговаривать.