Михаил Соколов - Искры

Оксана упала в кресло и тихо зарыдала.

Глухо, неторопливо пробили часы. Башенный звон их разлился по комнатам, долго стоял в доме, все затихая, и замер.

Несколькими часами позже курьерский поезд мчал Якова на север.

За окном вагона сверкала молния. Над зелеными полями пшеницы шел дождь, и серая мгла все больше заволакивала степь, далекие курганы.

Вот гром ударил, казалось, прямо над вагоном, — резко, оглушительно, будто в небе что-то разломилось и с неистовым треском и грохотом низвергнулось на землю, и в воздухе замелькали косые линии дождя. По стеклу окна дорожками покатились крупные капли, а немного спустя и хлеба, и далекие курганы скрылись за белесой пеленой ливня.

Яшка сидел в купе первого класса и читал «Приазовский край». Глянув на окно, он встал, потер стекло рукой, но за окном ничего не было видно. Он опять сел, придвинул к себе стоявший на столике полуостывший стакан чаю с плавающим в нем кружочком лимона, отпил несколько глотков. «Урожай, хороший урожай идет. Эх, мало я засеял озимых, засыпался бы теперь хлебом! Да-а… А Оксана теперь будет моя. Все другие пути ей отрезаны», — подумал он и, взяв «Биржевые ведомости», впился глазами в колонку курсовых бюллетеней.

На старинном письменном столе, под голубым абажуром, на мраморной ножке стояла электрическая лампа. Яркий свет ее падал на лежавший перед инженером Рюминым чистый лист бумаги, и он отсвечивал на потолке светлым пятном.

Окна квартиры были снаружи закрыты створчатыми ставнями, изнутри завешены плотной темной материей.

По кабинету, мягко ступая по ковру, задумчиво, с трубкой в зубах ходил Лука Матвеич.

От завода доносился тяжелый шум цехов, пронзительные свистки паровозов-кукушек.

Лука Матвеич думал о том, что теперь делать. Массовка прошла хорошо, и демонстрация почти удалась. Демонстранты с красными знаменами уже двинулись было в город, но на окраине были встречены казаками и разогнаны. Несколько десятков человек были арестованы. Потом начались обыски и аресты по квартирам, и хуже всего было то, что арестованы четыре из пяти членов Югоринского комитета. Сам Лука Матвеич избежал ареста только потому, что заблаговременно ушел, с Рюминым на его квартиру.

Чургин сидел на диване и, откинув голову на спинку, смотрел на какую-то точку в потолке. Лицо его было бледно, спокойно, и казалось: вломись в квартиру полиция, он и не пошевелится.

Рюмин заметно нервничал. Он барабанил пальцами по столу, взгляд его перебегал с одного предмета на другой, и весь он был настороженный, взвинченный.

— Кого можно кооптировать в члены комитета, Леонид Константиныч? — обратился к нему Лука Матвеич. — Тебе тяжело будет теперь одному. Быть может, Александрова прислать в помощь?

Александров руководил кружком на заводе Юма. Рюмин не знал его и медлил с ответом.

— По-моему, Александров может наезжать сюда и помогать Леониду Константинычу, — сказал Чургин и скосил глаза на Луку Матвеича. — А ты не мог бы переехать поближе?

— Посмотрю. Быть может, кого-нибудь еще и выпустят?

— Тут был Вихряй какой-то, мне Леон говорил, он в Батуме сейчас. Нельзя его вернуть сюда? — спросил Рюмин.

— Надо ему написать, о нем я и забыл… Так. Вместе с Вихряем у нас в комитете будет здесь три человека. Вполне достаточно в такое время, — заключил Лука Матвеич.

— Не вполне, но у нас нет больше подготовленных людей, — заметил Чургин.

Лука Матвеич опять заходил по кабинету и, попыхивая трубкой, заговорил быстро, отрывисто:

— Надо разделить типографию на две и обе перенести в другое место… Немедленно изменить явки… Перенести главную квартиру подальше от города, быть может к Александрову… Провести по группам собрания рабочих-партийцев и всячески… всячески показывать, что организация живет и действует. Кстати, это подтвердит и листовка, которую мы выпустим от имени якобы существующего, как бы нетронутого арестами, комитета. Помимо своего прямого действия она собьет с толку власти, если они будут обвинять Леона и других членов комитета в том, что они руководители организации… Собрания надо обставлять строго и присмотреться, нет ли в группах провокаторов. Ни в коем случае не называть фамилий членов комитета — ни арестованных, ни действующих.

— А… о чем говорить на собраниях? — тихо, глухим голосом спросил Рюмин.

— Да говорите же громче, Леонид Константиныч! Ну что вы, на самом деле… — с легкой досадой сказал Лука Матвеич.

Рюмин, смутился, виновато проговорил:

— Ничего, это пройдет… Уже проходит, — и дрожащей рукой поднес зажженную спичку к потухшей папиросе.

Лука Матвеич переглянулся с Чургиным, и тот покачал головой, как бы говоря: «Нельзя так, Лука». Лука Матвеич сердито посмотрел на него и продолжал, отвечая Рюмину:

— О задачах партии надо говорить. Объединение всех сил организации для подготовки рабочих к большим политическим выступлениям, еще более настойчивая пропаганда марксистских идей и политических лозунгов «Искры», выявление сочувствующих и вербовка новых членов — вот основные задачи. Теперь уже скоро состоится второй съезд партии. Если я уеду за границу, будете иметь связь с Поляковым. Но к его советам относитесь осторожно: он искровец нетвердый. Был, как и Ряшин, недоволен, когда «Искра» резко выступала против экономистов. Затем, конспирации надо учить рабочих-партийцев. Мне что-то подозрительным кажется провал сразу всех четырех членов комитета.

— Работа провокатора, ясно, — заметил Чургин.

— В таком случае его. надо искать вдвойне настойчиво, Леонид Константиныч, — сказал Лука Матвеич и обратился к Чургину: — А тебе, Илья, у меня есть особое задание. Надо начинать работу в деревне. Мужик просыпается. На Украине и в центральных губерниях опять жгут помещичьи имения. Ты, например, мог бы съездить в эту самую Кундрючевку, там у Леона, несомненно, есть друзья среди батраков. А вы здесь, Леонид Константиныч, начинайте хотя бы листовки разбрасывать в хуторах. Здесь кругом мужики — не казаки, и вам будет легче. Эсеры тут есть?

Чургин почему-то вспомнил об Овсянникове и ответил:

— Пока нет… А в кундрючевских краях я побываю.

Лука Матвеич дал еще несколько практических советов и заключил:

— Побили нас опять здорово, друзья, но падать духом нечего. Мы — организация профессиональных революционеров, и самое главное для нас — всегда сохранять хладнокровие, чувство бодрости и уверенности в себе, в наших силах. Медленно, с трудом, с опасностями, но мы должны идти вперед, только вперед. Иного пути у нас нет и быть не может. И ты напрасно, Леонид Константиныч, так нервничаешь.

— Нервничаю немного, верно, — признался Рюмин. — Все эти ночи почти не спал, ждал ареста. Это, должно быть, и взвинтило червы… Впрочем, держаться ровно я никогда не умел. Горячий был еще в детстве.