Михаил Соколов - Искры

Когда Леон и Ряшин приехали в Югоринск, Зайца дома не оказалось. Не было его и в прокатном цехе, где он работал. Через два дня Заяц вернулся домой и привез на подводе много рыбы. Сам ли он был на рыбалке, или купил рыбу на базаре, проверить не было возможности.

Как-то вскоре Ткаченко и Ольга печатали листовку в погребе у Ермолаича. Когда они уходили и вытащили из отдушины в кровле подушку, на плиту что-то упало, звонко щелкнув. Они опять закрыли отдушину, засветили лампу и нашли зеленый карандаш. Потом внимательно осмотрели земляную крышу погреба и на мокрой от дождя поверхности ее заметили следы чьих-то ног. Тогда, позвав на помощь Ермолаича, они ссыпали шрифт в мешки, взяли краски, валик, плиты и все, что имело отношение к типографии, и перенесли в другое место.

Перед утром к Ермолаичу нагрянула полиция, перевернула все в погребе, выпотрошила бочки с солкой, но ничего не нашла.

Леон работал вальцовщиком в новопрокатном цехе первый день. Работа эта была знакома ему, но он отвык от нее и, хотя новый стан был механизирован, за день Леон так устал, что, казалось, у него не хватит сил выбраться из завода на бугор и дойти до квартиры.

Перед гудком к нему пришел Ермолаич и сообщил об обыске. Леон знал о зеленом карандаше от Ольги и велел подбросить его в рабочий шкаф Зайца. Помыв руки в бочке, он зашел в прокатный цех.

— Подбросили карандаш? — спросил он Ткаченко, отозвав его в сторону. — У Ермолаича была полиция.

— Не удалось пока, — ответил Ткаченко. — Но сегодня я сам подброшу.

Домой Леон возвращался вместе с Аленой. Он шел медленно и молчал, вспоминая о Зайце все, что знал, а Алена наблюдала за ним и думала: «Надо переменить квартиру. Или свой домик построить где-нибудь поблизости от завода». Она поделилась этой мыслью с Леоном.

— И тебе лучше будет — ближе ходить на работу, и свой угол будем иметь. Надоело жить в такой тесноте, — сказала она.

— Ты так говоришь, будто у тебя денег полный кошель… — улыбнулся Леон. — Подождем, эго не к спеху.

— Я у бати попрошу. Рублей пятьсот хватит на флигелек.

— Выплачивать долг трудно будет. Года два придется сидеть на одном борще.

— Придумает тоже, — обиделась Алена. — У отца родного я еще буду занимать? И так даст, не обеднеет.

— Ну, дело твое… — сказал Леон и остановился на гребне бугра: — Фу-у, ноги дрожат, как после лихорадки.

Алена тоже остановилась, окинула взглядом лощину и указала на деревья.

— Вон там хорошо бы домик поставить. От речки близко и до завода рукой подать.

Леон устало посмотрел вниз и направился в поселок.

— Потом будем выбирать…

— Новость слыхал? — спросила Алена. — Свадьба у ваших была. Степана я видела, за семьей приезжал. Рассказывает, Федька со службы пришел и сейчас же посватался к вашей Насте. Ну, перед самым постом и сыграли свадьбу.

— Быстро…

— Да, — продолжала Алена, — а ты все в делах и в делах. Хоть бы к своим съездил.

— На рождестве побываем. Я тебе не говорил, что у нас случилось на рождество, когда я сидел? Девушку одну, курсистку, в жандармском управлении избили до смерти. Мы объявили голодовку и десять дней ничего не ели, требуя наказания виновных. Ну, виновного наказали, за это они мне еще три месяца сидеть потом накинули.

— Десять дней!.. И ты ничего не ел?

— Ни маковой росинки.

Алена вздохнула, взяла Леона под руку, прижалась к нему и печально сказала:

— Не дай бог, Лева, если с тобой опять что случится. Я не перенесу, — и, оглянувшись по сторонам, проговорила с легким укором: — А ты упрямый, страсть! Еще больше стал заниматься своими делами.

— А ты вместе со мной ходи.

Алена качнула головой.

— Нет, я на такие дела неспособная. Не тянет меня к ним.

Она сказала это без всякой злобы, и все же Леону неприятны былу ее слова. Ему стало ясно, что и теперь тяготится Алена его делами и терпит их только потому, что ничего изменить не может.

— Да, — невесело проговорил он. — А вот Варя, сестра моя, та не так смотрит на это… Ну, дело твое, Алена.

Остальной путь они шли молча, каждый занятый своими мыслями. Молча сели за стол. После обеда Леон взял томик стихотворений Некрасова и лег отдохнуть, но, прочитав страницу, уснул.

Пришла Ольга. Она была чем-то взволнована, разбудила Леона и, наклонившись к нему, тихо сказала:

— Ткаченко велел передать, что ту вещь тот человек взял.

Леон быстро оделся и ушел вместе с Ольгой.

Алена проводила их хмурым взглядом. Горько ей стало от мысли, что Ольга часто бывает с Леоном, и она в душе решила: «Любит Ольга его». Взяв книгу, она легла и стала читать, но скоро закрыла ее и устремила взгляд в потолок.

На заседании комитета все пришли к убеждению, что Заяц — провокатор. Убрать его было поручено тройке: Леону, Ряшину и Ткаченко.

Вскоре было назначено фиктивное собрание группы Кулагина.

Подождав Зайца в условленном месте, Леон и Ряшин сообщили ему, что собрание, в целях конспирации, назначено в лесу, под скалами, и увлекли его в степь.

Ткаченко шел сзади.

Выйдя за мельницу, они спустились к речке, под скалу, и остановились. Леон сказал:

— Заяц, мы узнали все. Ты подлец. Если хочешь что сказать, говори.

Заяц с ужасом вытаращил на нега глаза, взглянул на Ряшина, Ткаченко и, увидев в руках у всех револьверы, упал на колени.

— Левка, Сергей, Иван Павлович! — залепетал он, хватая всех за руки. — Родимые! Левка, сынок золотой, каюсь…

Леон сурово спросил:

— Говори: ты выдал губернский комитет? Совещание на даче?

Заяц простер к нему руки:

— Лева, все расскажу, все, только не губи…

Раздался выстрел, и Заяц упал ничком. Ноги его медленно распрямились.

Леон удивленно посмотрел на Ряшина.

— Зачем ты поторопился?

— Не мог, нервы не выдержали… Больше я такими делами не занимаюсь, — сказал Ряшин и отвернулся.

Ткаченко привязал к трупу большой камень и сбросил его в омут.

Долго ждали Леона дома. Алена, ничего не подозревая, вслух читала «Евгения Онегина». Но Ольга не слушала и сидела как на иголках. «А что, если Ткаченко не пришел, запоздал?.. А что, если Ряшин вместо Зайца убьет… Нет, нет. И что только лезет в голову! Ох, господи, почему их так долго нет?» — тревожилась она, нетерпеливо подходя то к двери, то к окну, и все прислушивалась.

Наконец Алена сказала:

— Ты какая-то странная, Ольга… Чего тебя родимчик бьет? Случилось что у вас там?

— А? Да, я… Не знаю. Просто мне нехорошо… Понимаешь? Что-то трясусь я… Леон пошел с Ряшиным, а я… я так не люблю этого Ряшина… Я ненавижу его, — скороговоркой бормотала Ольга, стоя у дверей.

Алена подошла к ней, и пытливый, недоверчивый взгляд ее встретился с неспокойным взглядом Ольги.

— Ты боишься за Леву? Значит, ты знаешь что-то?

Ольга опустила глаза и молчала.