Михаил Соколов - Искры

— Но если удастся остановить две-три шахты — это же будет неплохо? — заметила Ольга.

— А они так нас поодиночке не пощелкают, власти? — подал голос Митрич и недовольно добавил: — Да зажгите хоть одну лампу! Говоришь, как все одно в пустую бочку, и людей не видишь.

— Говори, говори — мы и так слышим, — сказал Чургин.

Лука Матвеич немного помолчал и снова заговорил:

— Надо держать власти в напряжении и не давать им передышки, так сказать, беспокоить неприятеля частыми, непрерывными атаками. Но есть доля истины в словах Митрича: правительству легче порознь разделаться с выступающими. Как тут быть? Очевидно, надо зорко смотреть вперед и уметь вовремя отступить, чтобы сохранить силы для будущей генеральной атаки…

— По-моему, и нам надо готовиться к вооруженным схваткам с черносотенцами и полицией, — сказал Рюмин.

— Правильно, надо готовиться, — подтвердил Лука Матвеич. — И надо учиться стрелять. Выходить в степь, в какую-нибудь балку, скажем, и учиться попадать в цель.

— А как быть с рабочими из меньшинства; если они не захотят выступать с нами? — спросил Еська Бахмутский.

— Рабочих, сторонников меньшинства, надо стараться отрывать от их лидеров и разъяснять им решения третьего съезда. Меньшевиков, не согласных с решениями третьего съезда, отметать от себя беспощадно, — ответил Лука Матвеич. — Нам дорого единство партии, товарищи, тем более сейчас, но революция нам дороже. Меньшевики — это русское крыло западноевропейского реформизма, мелкобуржуазное крыло в нашем рабочем движении. Отсекать их от этого движения, гнать вон из комитетов — наша обязанность.

Иван Недайвоз заворочался, потом пошелестел бумагой и наконец чиркнул спичкой и закурил.

Чургин, лежа на боку, взглянул на озаренное огнем крупное лицо Недайвоза с синими от угля вкрапинами, на лихо закрученные усы и выдавшиеся из-под картуза чуб, и Иван показался ему сказочным богатырем, гигантом, сидящим на штыбе и головой подпирающим кровлю. И инженер Рюмин, и штейгер Соловьев с тонкими черными усиками, и сосредоточенно крутивший цыгарку Митрич, и машинист подъемной машины Мирошников, и зарубщик Еська, хмуро смотревший на огонь, и даже Ольга — все, расположившиеся вокруг Луки Матвеича, показались Чургину почему-то необыкновенно сильными. «А за каждым из них есть еще десять партийцев, а за теми — сотни сознательных рабочих. Подымись они все разом, поведут за собой тысячи. Арифметика довольно простая, но сколько она стоит труда и времени!» — мысленно заключил он и незлобиво попенял Ивану Недайвозу:

— Ты спичку зажег или целую жердь? Беда мне с таким анархистом. Кури, а окурок — в рукав.

Иван Недайвоз погасил спичку и серьезно ответил:

— Насчет спички согласен, а насчет анархиста — нет. Анархисты почту сегодня будут громить, а я пришел сюда узнать, как революцию делать, — с гордостью проговорил он и так потянул цыгарку, что она загорелась.

И опять огонь выхватил из темноты его большую фигуру, бросив от нее широкую тень.

Когда расходились, Лука Матвеич, набивая трубку, негромко сказал Чургину:

— Мне надо послать Леонида Константиновича в Петербург. Как ты на это смотришь?

— Он недавно начал строить мастерские при шахте. Но, если нельзя послать другого, я поговорю со Стародубом. Придумаю что-нибудь, скажу: невеста, мол, вернулась из-за границы.

— Повод вполне уважительный… А у него на самом-то деле есть невеста?

Чургин чиркнул спичкой о коробок, дал Луке Матвеичу прикурить, потом зажег лампу и лишь тогда ответил:

— Невеста его вышла за молодого Загорулькина.

— Оксана?.. Не ожидал. Как же это вы с Леоном прозевали такое дело? Да ведь Оксану и по закону поп не мог венчать с Яковом Загорулькиным.

— Ну, это просто делается: тысячу рублей архиерею в зубы — и вся недолга. А Оксану проморгали, верно… Давай-ка двигаться, старина, мы отстали.

Чургин не заметил Рюмина и-Ольгу, которые находились еще в лаве и все слышали. Когда они приползли в штрек, Чургин с удивлением спросил:

— А вы, господа хорошие, как это позади нас оказались?

— Так просто, не. торопились, — смущенно ответил Рюмин.

— Не торопились, — повторил Чургин и, пристально взглянув в лицо Рюмина, многозначительно добавил: — Зря медлили, Леонид Константиныч.

Домой Ольга возвращалась вместе с Рюминым. Он шагал рядом с ней и делился своими впечатлениями о шахте:

— Зарубка — очень тяжелая работа. Плохо работают инженеры-горняки. Этот труд, я думаю, могла бы выполнять машина. И разгрузка лав варварская — санками. Чургин говорил мне, что на новой шахте они со Стародубом хотят выгружать уголь и доставлять его к уклону машинами. Но, увы! Таких машин горная техника еще не создала. Я решил подумать над этим.

— Но вы работали на заводе, а не на шахте, Леонид Константинович.

— Я, кроме того что металлург, еще и механик и могу быть полезен в этом случае. Но дело не в этом. Дело в том, что если уголь будет перегружать, например, транспортер, который заменит рабочих-саночников, тогда хозяин шахты уволит всех саночников и им придется поголодать, прежде чем они научатся другой профессии.

Ольга вспомнила случай с установлением лебедки и сказала:

— У нас когда-то так и было. Чургин установил лебедку, а нас, кто гонял вагоны по уклону, рассчитали.

— Да, получается заколдованный круг. Мы, люди техники, должны развивать ее, чтобы облегчить труд человека. А достигаем только того, что своими техническими нововведениями неизбежно обрекаем новых и новых людей на безработицу.

— И все-таки я с удовольствием бы пошла учиться на инженера, — мечтательно проговорила Ольга. — Мне кажется, инженер должен смотреть на мир совсем другими глазами, должен искать: а нельзя ли придумать что-нибудь новое, чтобы лучше жилось человеку? Всегда искать, всегда создавать что-то новое и видеть, как оно начинает приносить человеку пользу, — это большая радость. — Сорвав с головы косынку, она выпрямилась и быстрее зашагала по мягкой, поросшей полынью степи, подставляя лицо под струи тихого, ласкающего ветерка.

— Хорошо в степи летом! — помолчав, опять заговорила она. — Полынок, чебрец, травка, пахнет кругом, и ветерок разносит всякие запахи. Вздохнешь — и легко станет, и чувствуешь себя точно птица… Как-то с Леоном мы шли тут и смотрели вон на те огни. Теперь я часто, когда после работы иду домой, сяду на курганчик какой-нибудь и долго смотрю на них. Они точно звезды.

Рюмин бросил взгляд на белую даль ночи, на дрожащие огни, думая о другом, и неожиданно предложил:

— Хотите, я вас буду учить? Ей-богу, давайте начнем встречаться в свободное время?

Ольга отрицательно покачала головой.

— С этого в книжках начинаются романы, Леонид Константинович. А у вас он начат давно… — сказала она и взмахнула косынкой.