Михаил Соколов - Искры

— Креста на тебе нет, сукин ты сын! Да ты с нас за этот рублевый котелок, что дал похлебку варить, весь год вычитываешь! Грабитель ты, негодяйская твоя душа! — ругался другой шахтер, отходя от стола подрядчика Суслова.

Подрядчики выдавали деньги сами. Перед ними на столе были разложены жестяные ящики с бумажными деньгами, стопки медных и серебряных монет. Найдя в ведомости фамилию рабочего, они требовали, чтобы он расписался, а когда тот проставлял непонятные каракули или просто крестик — объявляли ему, сколько он заработал, и выдавали деньги.

И рабочие, крича и ругаясь, сверкая белками глаз, отходили от столов, быстро делали цыгарки и шли в пивную, а то и здесь, возле нарядной, сбывали свои гроши торговцам водкой.

Наконец подошла очередь Леона. Он назвал фамилию, рабочий номер.

Краснощекий конторский кассир нашел его расчетную книжку, ткнул пальцем в то место, где надо было расписаться.

— Грамотный? Распишись… Одиннадцать рублей семьдесят две копейки… Удержаний нет? — заглянул он в ведомость. — Есть, полтинник.

Леон удивился:

— За что?

— За опоздание.

— Я никогда не опаздывал.

— Это меня не касается, говори в конторе, — с холодным равнодушием ответил кассир и отсчитал деньги.

Леон проверил и еще двух копеек недосчитался.

Вот тщедушный, низенький человек без шапки, держа на ладони три золотые пятерки, отойдя от стола подрядчика Москвина, похвалился:

— Видал, как зарабатывают? За двадцать упряжек — и вот сколько!

Шахтеры презрительно покосились на деньги, на его костлявое лицо и отвернулись.

— А за то, что… подрядчику лижешь, сколько? У-у!.. — прогудел молодой шахтер в лаптях и ударил его по руке снизу. Пятерки зазвенели по полу и разбежались в разные стороны. Тщедушный бросился за ними под ноги к шахтерам. Дядя Василь поднял одну и отдал ему.

— Возьми… нечестное твое золото.

У стола Жемчужникова опять кто-то возмущался:

— Я за тобой три месяца ходил, все у тебя денег нет, а теперь долги выдумал? На тебе остальное! Подавись моими грошами, собака!

— Бери, а то вовсе не получишь. Я за тобой бегать не стану, — насмешливо и спокойно говорил подрядчик.

Молодая откатчица с тоскливой ненавистью кричала возле конторского стола:

— И так наполовину от мужчины меньше плотют, да еще и вычеты! За что ты девяносто копеек вывернул?

— Иди в контору, там тебе скажут, — слышался глухой ответ конторского кассира.

— Мучители вы! Изверги проклятые! — плача, откатчица отошла в сторону.

А возле двери, заложив руки назад и настороженно поводя выпуклыми глазами, все так же стоял усатый, как кот, стражник, бесцеремонно брал недовольных за руку и выталкивал на улицу.

Слушал Леон грубые окрики подрядчиков, ругательства рабочих, смотрел, как в бессильном гневе плакали молодые женщины, как стражник выпроваживал их из нарядной, и сердце его наполнялось тоской и злобой.

Взвинченный до ярости, он уже направился к выходу, но остановился, услышав голос какой-то молодой шахтерки.

— Какой аванец?.. Какой, я спрашиваю?

— Какой брала, тот и удерживаю: три рубля.

— Бабник! Потаскун! За то, что не гуляла с тобой, удерживаешь? — с отчаянием в голосе проговорила женщина и залилась слезами, отходя от стола Жемчужникова.

Леон подошел к Жемчужникову и спросил дрожащим от негодования голосом:

— За что удержал?.

— За дело…

— Покажи ее расписку!

Жемчужников встал, руками оперся о столик и язвительно спросил, ухмыляясь:

— Что, милаха твоя? Обещалась… — Но он не договорил. Леон ударил его по лицу, и Жемчужников упал на соседний столик.

Зазвенели монеты, разбилась лампа, подрядчики вскочили со стульев и сгребли со столов деньги. Леон взял три рубля со стола Жемчужникова и отдал его работнице.

— На!

Стражник протиснулся к Леону, схватил его за ворот, но Леон крутнулся так, что стражника отбросило в сторону. Презрительно глянув на его пышные усы, на большой живот и начищенный эфес шашки с золотым махорчиком, Леон бросил ему:

— Слабы вы против нас, ваше благородие! — и пошел к двери.

Стражник кинулся за Леоном, но Иван Недайвоз преградил ему путь.

— Не тронь, ваша благородь! — сказал он, выпячивая грудь колесом перед самым его носом.

Возле конторской доски Леон заметил толпу и остановился. Высокий шахтер, подняв лампу, громко читал:

Подрядчика Жемчужникова:

1. За незакрепление штрека на пятнадцать аршин.

2. За искривление уступов и запущенность очистных работ.

3. За крепление, не соответствующее правилам ведения горных работ, штрафую на 75 рублей и делаю последнее предупреждение. На исправление всех дефектов дается два дня.

Старший конторский десятник Чургин.

— Вот это здорово! — с удивлением произнес читавший шахтер. — Семьдесят пять рублей, братцы! Да я за три месяца столько не заработаю!

— Смелый он, Чургин. Даже перед Жемчужниковым не робеет.

— Смелый… Он их штрафует, а они — нас. Чего ж ему робеть-то?

— Я слыхал, ребятки, он артельки собирает, а? — тихо сказал старик. — А в артельке зарубщики вон по семь гривен получили за упряжку, а я только по сорок пять копеек.

— А нам кой ляд мешает? Идемте и мы в артель.

— Убей меня гром, самое большее, как через неделю Жемчужникова лава будет артельной!

Несколько человек отошли в сторону и оживленно зашептались.

Домой Леон пришел невеселый. Не первый раз он наблюдал, как подрядчики обсчитывали рабочих, но объяснял это случайными недоразумениями. Теперь он понял, что начальство шахты знает о произволе подрядчиков и не борется с ним. Значит, и начальство, и подрядчики все заодно. Все, у кого есть деньги и власть, одинаковы и на хуторе, и на рудниках, и в городе. Рабочие — это скотина, «товар», как учитель говорил на прошлом занятии, и с ними можно поступать, как кому захочется. Но всегда это так не будет! Учитель верно сказал: «Настанет час, подымется мускулистая рука рабочих и обрушится на головы тех, кто издевается над народом», — вспомнил Леон, входя в комнату. Сев на скамейку, он сдернул с ног сапоги и сердито швырнул их за печку.

Варя стирала. Белая пена крупными пузырями собиралась у краев корыта, отливала сизыми переливами. На табурете лежало мокрое белье, на полу — рабочая одежда.

В люльке Чургин-младший играл красной побрякушкой.

— А начальник где? — спросила Варя.

— Обещался прийти во-время.

— «Вовремя» — это говорится с тех пор, как мы поженились… А ты чего такой скучный?

— Получку получил… Одиннадцать двадцать две, да полтинник конторе отдал.

— За что?

— А поди спроси… Артельщик сказал — за опоздание. Да у меня что-о… У одной трояк Жемчужников вывернул.

— Так уж заведено, — спокойно заметила Варя, — Обсчитывали и будут обсчитывать, чего же разволновался из-за полтинника? — Она вытерла руки о фартук, поставила кастрюлю с борщом на плиту и стала собирать на стол.