Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Вижу.

— Это караульное там у них.

— Знаю.

— Вот ежели там заваруха большая начнется, скачи туда без промедленья.

— Понял.

Вдоль прибрежных кустов отделение Петренко продвинулось еще около двух верст и тут спряталось. Спешились и Василий с Григорием. Обследовав вместе с Петренко берег, они убедились, что ехать по той, приречной, стороне кустов невозможно: к полуторааршинному обрыву вплотную жмутся непролазные кусты.

— Пробирайтесь уж как-нибудь по этой стороне, ребятушки, — вздохнув, посоветовал Петренко. — И обратно отсюда же вас поджидать станем… Будьте здоровы. До встречи!

Василий молча поднялся в седло — Григорий уже поджидал его, — и они пустили коней наметом. Потом перешли на рысь и ехали так, пока берег начал полого спускаться к мосту, а в кустах стали появляться большие прогалины — можно к реке повернуть. Мост уже видно было впереди то частями, то весь.

И тут полоснуло по небу яркой широкой серебристой полосой — за кустом остановились конники. Длинный язык прожектора полизал заросшую низину за рекой, махнул по волнистой шершавой воде и перебрался на этот берег. В серебристом режущем свете водяной пыли, гонимой ветром, обнажилось все до ужаса. Загорелые, обветренные лица показались белыми, как покойничий коленкор.

Страшный прозорливый глаз померк, но долго еще виделись разноцветные круги, мешая что-либо разглядеть даже рядом.

— Ш-ша! — выдохнул Василий. — Слезай! Лошадей тута поколь оставим, а самим оглядеться надоть.

— А ведь он посветил-то нам как раз в самое время, — заметил Григорий, привязывая коня. — Ни разу до этого не сверкнул. Мы бы его, небось, и в лесу заметили.

— Бог, стало быть, нам пособляет… Карабин оставь — шуметь все равно нельзя, — да и пику тоже. Недалечко мы тут отойдем.

Пригнувшись и осторожно ступая, они двигались от куста к кусту и так добрались до последнего. Впереди — травянистая низина и мрачная громада моста. Повыше, справа на косогоре, кусты бежали полукругом, саженей на сто выдаваясь в сторону караульного помещения.

На обоих концах моста с трудом разглядели по часовому. Еще один обнаружился и на середине. Его даже лучше других видно было, но он то появлялся, то исчезал. Наверно, уходил на другую сторону.

— Этот вот самый вредный, кажись, — прошептал Василий, показывая на среднего. — Он ведь речку, знать, караулит…

— А это чего? — всполошился Григорий, показывая почти прямо перед собой.

Долго всматривались они в расплывчатое темное пятно, пока наконец убедились, что и здесь стоит часовой. Он почти не отличался от травы.

— Вот эт бы мы вло-опались, — проговорил Василий, обтирая мокрое лицо рукавом шинели, — Спасибо тебе, Гриша, что доглядел. — Дак ведь и на том берегу тоже такой пост должен быть.

— Нет, — возразил Василий, — по карте помню, да и так видать, что болото там, негде часовому стоять… Стой! Гляди вон! — И Василий упал на землю, увлекая за собой Григория.

— Чего ты? — не понял тревоги тот.

— Да вона, вон, гляди, от караульного сюда идут.

В это время дверь избушки растворилась, и в просвете ее Василий насчитал еще пять выходящих солдат. Но эти мелькнули мимо окна и удалились за избушку.

— Кажись, разводящие это, часовых меняют, — понял Василий. — Ты во все глаза гляди, Гриша. Надо бы их посчитать как-то.

— И так уж во все гляжу, да всего-то их два у меня.

Часового сменили. Ветром оттуда доносило негромкие слова команды, но уходили немецкие солдаты друг за другом, сливаясь в общее пятно. Пришлось еще подождать. И, когда развод шел к середине моста, тут все разглядели.

— Пятеро их топает, — убежденно сказал Григорий.

— Вижу и я, что пятеро… Разводящий не в счет. Остается четыре часовых. Так?

— Так.

— Стало быть, за речкой поста нету, — повеселел Василий и тут же сник. — А ведь чтобы нам уцелеть и дело делать, хошь не хошь, а придется этого, ближнего… Да надо поколь погодить: пущай развод закончится.

— А как подобраться к ему?

— Об том вот подумать надоть…

Показалось, долго лежали. На мокрой земле совсем холодно стало. Ушли за куст, попрыгали, там, потолкались — заходила кровушка по жилушкам, потеплело в середке.

Дождь снова начал усиливаться, и тьма навалилась кромешная, ветер хлестал немилосердно.

— Вот чего, Гриша, — живо сказал Василий, словно догадавшись о чем-то, — переведи-ка сюда лошадей поближе. Вот за эти кусты. А я тут за им понаблюдаю.

Глядя вслед Григорию, Василий удивился и обрадовался: тот исчез буквально в десяти шагах, будто растворился во тьме. А когда вернулся за куст, то и часового не смог разглядеть.

Сгоряча зашагал в рост навстречу тугому черному ветру, но вовремя спохватился, лег и — где по-пластунски, где на четвереньках — заспешил вперед. Ни сырости травы, ни дождя он не чувствовал. Его охватил какой-то звериный трепет. Наверное, так вот и хищник трепещет, когда подкрадывается к опасной добыче, способной защитить себя.

Он полз, казалось, уже долго, а часовой все не показывался. Вдруг впереди и чуть слева услышал едва уловимые, глухие хлопки. Затаился и через минуту разглядел, что часовой ходит по небольшому кругу и хлопает руками, схлестывая их крест-накрест, чтобы согреться. Винтовка висит у него на левом плече, воротник у шинели поднят.

Василий спружинился весь, сжался и, дождавшись, когда часовой повернулся к нему спиной, рванулся, кажется, не задевая земли, на ходу выдернул шашку из ножен и… Немец успел все-таки повернуться, воздуху вдохнуть успел, но крикнуть не успел… Голова у него неловко свернулась и ударилась о ствол винтовки. И упал он не враз, а будто подумав сначала.

Вытерев шашку о траву, потом еще полою шинели, Василий сунул ее в ножны и пустился в обратный путь. Он успел заметить, что отсюда даже кустов-то отдельных не видно — кажутся они сплошной бесформенной, размытой полосой. Вернулся к своему кусту, обошел его — нет Григория. Как так? Пригляделся, рукой пощупал даже — здесь примята трава, и куст, стало быть, тот самый.

Подождал с минуту, негромко протяжно свистнул, и тут прямо на него выскочил Григорий.

— Ждешь?

— Жду. Пошли скорей к лошадям.

— Чего ты надумал?

— Поторопиться надо, Гриша, поторопиться дело сделать до нового развода.

Лошади были совсем рядом, и Василий начал раздеваться.

— Ты чего это? — удивился Григорий. — А часовой?

— Забирай мои тряпки да гляди не растеряй. А часовой помолчит поколь — мы с им уговорились.

— Уговорил, что ль? — еще больше удивился Григорий.

— Уговорил… Давай шашки взрывные.

Оставшись в чем мать родила, Василий стал привязывать себе на плечи взрывные шашки, обернутые брезентом. Разгоряченный делом, до крайности взволнованный и напряженный весь, он не обращал внимания на холодные потоки.