Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Больше нет.

— Тогда прощаемся, — строго сказал Федич и, обойдя стол, подал могучую руку. — Надо готовить материал в газету вот по этой статье, да и о первомайском митинге пора подумать.

Выйдя на улицу, Виктор Иванович почувствовал жаркое дыхание настоящей весны. Не глядя под ноги, месил тяжелыми сапогами уже загустевшую грязь, ватный пиджак — нараспашку, и неразлучная цигарка под усами.

С тринадцатого года знаком он с Федичем, а знают о прошлом друг друга не так уж много. Не принято было в их положении исповедоваться. Знал, что родом Федор Федорович из Златоуста, из рабочей семьи. Смолоду связан с подпольем, кончил горное училище в Екатеринбурге, и свет повидал аж до Франции. В Петербурге в редакции «Правды» поработал. Там же черносотенцы погубили его жену, подстроив автомобильную катастрофу. А здесь уже схоронил единственную малолетнюю дочку, не уберег от кори.

И хотя был Федич младше на семь лет, Виктор Иванович почитал его за старшего товарища, уважая блестящий, живой ум, богатый опыт и уменье подчинить себе людей, когда это надо.

Задумавшись, Виктор Иванович не заметил, как свернул из Соборного переулка, прошел вдоль изгороди горсада по Нижегородской, а потом повернул за угол сада уже по Татарскому переулку. Все эти дни, с середины марта, он не мог насладиться свободой передвижения, блаженно сознавая, что за ним нет и не может быть жандармского «хвоста». Ведь с пятого года не хаживал без оглядки! Да оглянуться-то еще надо незаметно!

Садовый забор доходил до Гимназической улицы, и здесь на перекрестке встретил Данин земляков. Они заметили его далеко и поджидали.

— Васек! — воскликнул Виктор Иванович, словно очнувшись. — И Катя тут! Уж не на фронте ли тоже была? Откуда вы тут?

Он поздоровался с ними за руку, потискал обрадованно, как родных, и отступил на шаг, разглядывая этих молодых людей, уже не выглядевших столь молодыми. И здорово изменились с тех пор, как он их помнил.

— Поговорить бы надоть, Виктор Иванович, — сказал Василий, начав свертывать самокрутку. — Искать я вас хотел, да вот Катя углядела. Чуть не от того угла загородки поджидаем.

— С фронтовиком поговорить всегда интересно. Тут я на днях старших сыновей Чулковых встретил — тоже фронтовики, но анархисты, кажись, чертяки… А из тебя, кого фронтовой огонь испек?

— Да я, наверно, таким и остался, каким был, — ответил Василий.

— Э, нет. Такими же оттуда не возвращаются. Фронт людей переделывает…

— Ты иди, Катя, домой, а мы побеседоваем, — предложил Василий. — Приду я скоро.

Она поняла, что есть у них какие-то секреты, простилась с Виктором Ивановичем и удалилась.

— Антон вам кланяться велел, — поглядев вслед Катерине, негромко молвил Василий.

— Что? — встрепенулся Данин. — Чего ты сказал?

— Антон Русаков кланяться вам велел.

— Ну вот, — засиял Виктор Иванович, — а говоришь, таким же вернулся… Где ж вы с ним виделись-то?.. Да, вот чего, коль так, пройдем-ка до моей квартиры. Не торчать же нам здесь. А Катя подождет. Не потеряешься ты.

Всю дорогу Василий рассказывал о Петренко, а Виктор Иванович не уставал восхищаться:

— Ну, молодец, Антон, волк его задави. Ну, молодец!.. Так, значит, в полковой комитет его выбрали, говоришь? И Макар ваш там, и Тимофей Рушников с вами был?.. Ну, а Гриша-то Шлыков как же теперь, долго пролежит?

— Очнулся-то на другой день он, а теперь уж вот неделю ходим — выписывать пока не сулят. Приступы опять повторяться стали.

— Антон-то ничего больше не наказывал?

— Кланяться велел Матильде Вячеславовне… А нам с Гришею велел не ворачиваться на фронт, и будто бы вы можете помочь нам в этом… Да ведь неловко скрываться-то от всех.

Тут они подошли к воротам домика на Болотной. Виктор Иванович по-хозяйски пошел вперед и с порога возвестил:

— Зоюшка, вот Васек Рослов, наш хуторянин. С фронта он, прошу любить и жаловать!.. А Маркович-то, Авдей где?

— Да ведь в наряде он эти сутки, — ответила Зоя, поздоровавшись с гостем. — Забыли вы, что ль?

Чтобы уберечь Авдея от фронта, пришлось устроить его надзирателем в тюрьму. Да и людей своих там надо было иметь непременно.

Раздевшись, Виктор Иванович, присел к столу и, увидев крест на груди у Василия, воскликнул:

— О, да ты георгиевский кавалер, волк тебя задави! Вот отчего скрываться-то неловко тебе.

— Нет, — возразил Василий, садясь к тому же столу. — Железки эти скинуть можно… Ношу их, потому как в иных случаях пособляют они здорово… А вот с совестью как быть? Там ведь война идет.

— Э, Васек, не доучил вас Антон, выходит! Война-то ведь и тут идет, да еще какая. Чего-чего, а этого добра на наш век хватит! В Петрограде революция совершилась, царь от престола отрекся в пользу Михаила, а тот не принял этого «дара». Временное правительство телеграмму за телеграммой шлет с новыми законами, а местные власти в печать ничего не пускают. Неделю от народа таились! А Сосновский, издатель местной газеты, кадет, волк его задави, так ведь и не стал ничего печатать. Пошли мы туда да самовольно с типографскими рабочими договорились и отпечатали все листовками. Вот дела-то какие, Васек! Жандармского полковника вон, Кучина, пришли снимать с должности, а он не снимается, распоряжение от центра по своей линии требует. Солдат с винтовками пришлось посылать.

— Да без винтовки-то никто из них не захочет, видать, подчиниться, — заметил Василий, — больно уж непривычно им серую скотинку за людей признать.

— То-то вот и оно, что непривычно. И не отдадут они так вот просто свои привилегии, царем дарованные. А потому с ними воевать придется, так что совесть твоя незапятнанной останется… Вот чего, Вася, документы с собой у тебя?

— С собой. И у Григория сразу взял я их, чтобы не потерялись, пока он без памяти был.

Внимательно просмотрев документы, Виктор Иванович свернул их и положил себе в карман пиджака, сказав:

— К вечеру во вторник придешь сюда, эти возьмешь, да и новые будут еще лучше. Сами помните и всем говорите, что не просто в отпуске вы, а в отпуске по ранению. Долечиться, стало быть, вам надо. Григорий получит справку из больницы, и у тебя такая справка будет. Так что прятаться вам не придется.

— Спасибо, Виктор Иванович, — тяжело вздохнул Василий и, смущаясь, добавил: — Еще бы одно дело обрешить как-то надоть…

— Выкладывай, — подбодрил его Данин.

— Катерина-то ведь с четырнадцатого году прячется… Надо бы ей развод как-то сделать с Кузькой Палкиным, да потом бы нам с ей повенчаться.

— Х-хе, законник! Да бери ее в охапку и вези домой. Законы-то все новые теперь, на старые и наплевать можно.

— Я бы так и сделал, да ведь наши-то все восстанут. Отец ее бунтовать зачнет. А там и Палкины не попустятся, как узнают, что объявилась она. Тут надо бы какую-то бумагу сообразить.