Петр Смычагин - Тихий гром. Книга четвертая

— Вася вон тут и дядь Макар тоже, — на ходу просвещала деда Санька.

— Вот к им и веди.

— Уж не в казачий ли полк записываться прибежал ты, батюшка? — спросил Макар.

— По мне теперь, хоть в какой полк — все один толк, лишь бы от печки недалечко, — молвил дед, подходя к своим. — А ты, Вася, будто бы в тот самый казачий полк записался?

— Да какой он казачий, коли нас туда же зовут! В пехоте повоевал я, теперь еще в кавалерии попробоваю.

— А ведь нас Иван Васильевич Смирнов не раз в казаки-то записываться звал, — будто новость сообщил дед. — В четырнадцатом годе и раньше… Все земелькой прельщал.

— А чего, — шутя подхватил Василий, — мужиков у нас — целый косой десяток. Сразу бы двести пятьдесят десятин привалило. Бесплатно! И по́датей — никаких.

— Нет, внучек, лучше землю чужую пахать, чем шашкой да нагайкой на добрых людей махать. За эту вот земельку и покупал себе царь кобелей…

— Да смеется ведь Василий-то, — перебив деда, возразил Макар. — Всю жизню своими глазами видим все это. Теперь вот и царя не стало, а казаки вон чего делают.

— Дык для чего же он к им в полк-то записалси?

— Красный кавалерийский тот полк, дедушка, — пояснил Василий. — И воевать он будет против казаков.

Дед понимал все это не хуже других. Знал он, что и казаки не все одинаковы, и все же трудно было ему вообразить казаков с мужиками в одной упряжке. Но перечить внуку не стал. Спросил только:

— Степушка-то где?

— Да послал я его в одно место, — не пожелал признаться Василий. — К вечеру дома будет…

— Куды ты, куды, сопливец!? — послышался от крыльца пронзительный голос Леонтия Шлыкова. — Гришу записали, Яшка записалси. А ты-то куды, молокосос!

Малов, видимо, что-то возразил ему, но слов его не слышно. И опять-Леонтий:

— Дык ведь ему ведь восемнадцать еще не исполнилось. А дома вот я с отрубленным ухом да Ванька чахотошный остаемси…

Не записали, видать, Семку Шлыкова. А у Даниных вышло на этот раз так же, как в детстве когда-то захватывали они башмаки: кто раньше встанет, тому и достанутся. Только на этот раз предметом захвата не обувка была, а отцовский конь. И опять же Иван умудрился перехватить Воронка. С ним и записался он в конный полк, а Ромка — в пехоту. Бабушка Матильдушка теперь в поход их собирала.

Лихо вскочил Степка в Бродовскую. Вспотел только, рубаха так и прилипла к лопаткам. И Ветерок под ним потемнел от пота. Но, въехав в улицу, сдержал коня, пустив его легкой рысью. Возле ворот, приметил он, тут и там стояли оседланные кони. На улице встретил несколько верховых казаков в полном вооружении. Станичное правление оставалось в стороне от его пути, но площадь было видно. Там тоже пешие и конные казаки табунились — и все при оружии.

Тут и гадать нечего: стало быть, в станице тоже сбор идет, как и в хуторе. Только в чистом полюшке те и другие стоять будут по разные стороны. И рубить станут беспощадно, так что маячить между ними опасно. Чувствуя себя ничтожной букашкой между этими силами, Степка нервно передернул потными лопатками и снова пустил коня побыстрее, словно чувствуя, как сходятся две непримиримые стенки.

Остановясь возле палкинских ворот, Степка соскочил с коня. Во дворе собака залаяла, почуяв чужого. Едва успел конец повода в кольцо, на воротном столбе просунуть — калитка скрипнула. Кузьма из ворот выглянул.

— Ты чего? — спросил он.

— Дядь Лавруху повидать бы надо мне. Дома он?

— Дома. Да не Лавруха он тебе, а Лавр Захарыч. Ты лебедевский, что ль?

— Лебедевский.

— Сичас покличу.

Рядом где-то, во дворе, видимо, Лавруха был, потому как появился сразу же, едва успел скрыться Кузьма. Сперва кисетом тряхнул, поздоровался издали, спросил:

— Не из Рословых ли будешь?

— Рослов. Вася наш велел тебе передать, что в городу казачий полк формируется, — зашептал Степка, шагнув поближе к Лаврухе. — Наших с десяток туда записалось. А собирает всех командир, какого ты уберег от расстрелу зимой. — Видя во взгляде Лаврухи недоумение, пояснил: — Ну, следственную комиссию тут арестовывали.

— А-а, помню. Когда отправка-то у их?

— Наверно, вечером поздно.

— Ну ладно, понял. Скачи. Ты по какой дороге-то ехал?

— Вот по этой, — показал вдоль улицы Степка.

— И никто тибе не остановил?

— Нет.

— Лучше бы по приисковской, в объезд… Ну, да гляди. Заставы тут могут быть.

— Дак чего ж ему передать? — вместо ответа спросил Степка. — Приедешь аль как?

— Попробоваю, как ночка спустится.

— Ну, я поехал. Догоняй наших!

Вскочил Степка на коня и галопом пустил его в обратный путь. Лишь миновав площадь и толпы казаков на ней, вспомнил, что Лавруха говорил про объездную дорогу и про заставы казачьи, да не возвращаться же теперь к церкви! По улице проскочил вихрем и на взвоз поднялся. С высоты, оглянувшись, окинул взбудораженную станицу быстрым взглядом и устремился в степной покой.

Солнце давно своротило с полудня и теперь припекало в затылок. Далеко над курганом справа, словно сидя на его вершине, покоилось белое круглое облачко. Степка глазел на это чудо, пока его видно было. Но дорога пошла вниз, и облако спряталось. Недалеко впереди сторожили дорогу два небольших колка. Степка пулей проскочил между ними и едва успел заметить трех конных казаков за невысокими кустами.

— Стой! Стой, стервец! — загремело оттуда.

Всадники выскочили на дорогу и галопом понеслись вслед. Степка оцепенел на миг. Но Ветерок, почуяв беду, рванул с такой силой, что чуть не выскочил из-под всадника. Оглянулся Степка — не приближаются казаки, хоть и скачут во весь опор.

— Стрелять бу-у-у! — донеслось до слуха.

Сзади послышались выстрелы — один, другой, третий… Еще прибавил ходу Ветерок, а казаки остановились и уже прицельно стрелять начали. Впервые услышал Степка этих жутких пчел, как они взвизгивать по сторонам стали, а потом жигануло по левому предплечью. Скрючился он, побелел мраморно. Правой рукой зажал больное место и, проскакав таким же аллюром еще с минуту, понял, что миновала опасность.

— М-м! — досадливо промычал парень, глядя на выплывшую сквозь пальцы кровь. Холщовая рубаха будто выщипнута была в этом месте, и верх рукава уже выкрасился до локтя. — Как собака клыком хватанула… Да цепные кобели они и есть, сволочи! — впервые в жизни употребил это слово Степка и поежился, сдерживая коня. Только теперь страх пришел.

Вот о чем Лавруха-то упреждал! А на первом пути не было тут никого. Да и теперь прозевали, выходит, дозорные, коли пропустили гонца. Дед, если узнает о случившемся, воркотни не оберешься. Да еще мать с отцом подхватят — и вовсе хоть убегай из дому. Надо бы спрятать это, да куда же красный рукав денешь? А он уже набух, и капли крови стали падать на подол. Алыми цветочками пошла беленая рубаха.