Петр Ингвин - Ольф. Книга четвертая

Люба-номер-два вернулась на работу, по пути она довезла меня до остановки в моем квартале, где я выходил в прошлый раз. Показывать дом, где живу, не хотелось. На вопрос, где лучше высадить, я указал на тротуар у соседней пятиэтажки. Предложенная работа устраивала меня полностью, мало кому удается совмещать удовольствие и заработок, но на душе было муторно. Прежде чем бросаться в омут головой, нужно еще раз все взвесить и просчитать.

Выходя из машины, я пообещал завтра или послезавтра прийти с документами, Люба-номер-два поцеловала меня и на прощание зачем-то погрозила пальцем.

Небеса решили, что дарованной городу передышки достаточно, и снова повалил снег. Во дворе ребятня играла в снежки, около превратившейся в сугроб песочницы бабушка с внуком лепили снеговика. Посреди дороги стояла легковушка – водитель-сосед по лестничной площадке расчищал заваленное за день место стоянки около мусорных баков. Рядом с ним курил одолживший ему лопату дворник. Двор жил своей обычной жизнью.

Войдя в квартиру, первым желанием было рассказать Маше про обманщика Юру, про его шашни в салоне Любы-номер-два и про все, что я видел собственными глазами. Пусть порвет с подлецом. Она достойна большего. Лучшего случая, чем сейчас, не придумать.

Но если подумать…

Она влюблена. Каждый удар по отношениям приводил к психическому срыву. Полный разрыв обеспечит мне в соседках алкоголичку в постоянном запое. Или, что еще хуже, Маша пустится во все тяжкие, и квартира превратится в проходной двор. Когда нет сдерживающих факторов, человек способен на все. Мало того, в таком состоянии он ни на что не обращает внимания. «Пролетарию нечего терять, кроме своих цепей», – говорили в прошлом веке, и когда цепи потеряны…

Лучше не представлять.

Придержу известия при себе. До поры до времени.

Обычно под вечер Маша уезжала на работу, но сейчас оказалась дома. Она сидела на кухне.

– Алик, мне скоро уходить, зайди, пожалуйста, на минутку.

Голос ее был усталый, тихий, с просительной интонацией.

– Зачем? – спросил я из прихожей.

– Надо поговорить.

– Больше не с кем?

Вышло слишком резко, такого я от себя не ожидал. Надо быть аккуратнее со словами, а то сначала грубость пришла в мысли, затем в написанные тексты, теперь выливается на ближних. Того и гляди, до Любы дойдет.

И чего, собственно, я ополчился на Машу? За шуры-муры с приятелем брата? Он у нее не первый и, увы, не последний, пора привыкать. Жизнь Маши – ее жизнь, так же как моя – только моя. И разве я сегодня не «отомстил»?

Все равно возникала обида. Маша свое жизнелюбие не скрывает, а мне, узнай кто-то о Любе-номер-два, придется всеми конечностями отпинываться. Несправедливо.

Маша сама вышла ко мне. На ней были привычные футболка и трусики, но сегодня то и другое отличала плотная ткань, не просвечивающая, как обычно, и, в выбранном фасоне, не слишком облегающая. В сравнении с прежним одеянием – ощутимый прогресс. Если представить на миг, что это сделано ради меня…

Нет, конечно, это каприз самой Маши. И все же. Мне не нравились ее откровенные наряды, я сторонился чересчур буйных проявлений ее странного понятия о веселье, Маша это знала. В таком случае, переход на более плотную ткань – шаг в нужном направлении. Шаг за шагом, деталь за деталью, и однажды…

А оно мне теперь надо, это «однажды»? Пару месяцев назад я грезил об исправлении Маши, мне мешали ее неприемлемые заскоки, а, к примеру, разрешение поставить в ванной защелку казалось мне мечтой номер один, к которой надо стремиться и которую всеми силами приближать. Времена изменились. Теперь от вида и выходок Маши я получал удовольствие. Мне не хотелось ничего менять. А сейчас, конкретно в эту минуту, ее вид меня вообще не интересовал. После невообразимого дня, насыщенного событиями, видами и ощущениями…

– Я чувствую, что ты меня избегаешь. – Маша встала в дверях кухни. – Это из-за того, что было у нас в ванной?

У нас в ванной ничего не было. В ванной у меня было с Любой-номер-два.

– Все нормально, – сказал я.

– Неправда, но пусть будет так. Есть хочешь?

Я вдруг вспомнил, что кроме завтрака в кафе ничего не ел. В желудке заурчало. В течение дня события неслись таким вихрем, что о еде не думалось.

Я поинтересовался с невольно пробившейся брезгливостью:

– Шашлык?

– Шашлык тебе не понравился, поэтому сегодня я заказала пиццу. Какую хочешь, «Маргариту» или «Четыре сезона»? Осталось по половине той и другой.

Почему «или»? Мне, пожалуйста, Маргариту в течение всех четырех сезонов.

Однако, странные у меня ассоциации с едой возникают в последнее время. Двумя Маргаритами – симпатяшками Ритой и Марго – я сегодня уже наслаждался, причем именно сегодня слово «пицца» рисовало перед внутренним взором совсем другие картинки. Весь день прошел под знаком пиццы. Пиццатый день.

– Хочу «Маргариту», – объявил я.

Маша едва сдержала смешок.

– Прозвучало двусмысленно? – Я на это и надеялся. Спасибо, Маша, что заметила.

– Напротив, смело и даже нагло. Никаких двусмысленностей.

Она не сдержалась и хихикнула в голос.

Невольно вспомнилось недавнее: «Все на Свете не получится, зато на Маше…» Заранее кляня себя за безумство, выходящее за любые рамки, я выдал очередную дерзость:

– И даже не прозвучит «Маргариты нет, зато есть Маша»?

Невероятно, но в глубине души теплилась надежда: «А вдруг?!»

Недопустимо.

Но до чертиков желанно.

Я перешел «красную черту». Что сделает Маша? От ее ответа зависит, куда пойдут события и быть ли нам дальше друзьями.

Маша поняла, что я имел в виду, и не обиделась. Она рассмеялась:

– Теперь до конца жизни будешь напоминать?

– Нет, только по случаю.

Маша заговорила четко и размеренно, и стало ясно, что она кого-то цитирует:

– «Никогда один сосед не понимал другого, всегда удивлялась душа его безумству соседа».

– Это откуда?

– Из той книжки, которую я читала последней.

– Злободневно.

– И вот еще: «И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье».

– Красиво.

– Говорят, ты тоже пишешь. Я не знала. Дашь почитать?

– Возможно.

– То есть, тебя еще и упрашивать надо? И что же ты хочешь взамен?

Атмосфера снова накалилась. Один речной порог наша лодка беспечного сосуществования миновала, не разобьется ли о второй?

На этот раз ситуацию разрядил я.

– Мне достаточно бартера на пиццу.

Усевшись за стол, я нашел файл с текстом в своем телефоне и протянул Маше, расположившейся рядом.

«Перфекционистка»