Борис Изюмский - Призвание

Из пионерской комнаты слышались веселые голоса. Но когда Корсунов переступил порог, все боязливо умолкли. Думали, что он, как всегда, пройдет мимо, однако, на этот раз химик, оглядев, ряды маленьких столиков, за которыми сидели шахматисты, подошел к крайнему у самых дверей.

Играли Игорь и Борис. Борис, обдумывая ход, мурлыкал какую-то песенку. Игорь сосредоточенно покручивал ухо. Они заметили учителя только тогда, когда он сел на стул рядом..

— Здравствуйте, Вадим Николаевич, — слегка привстал Балашов.

— Добрый вечер. Кто кого?

— Наших бьют, — шутливо пожаловался Борис и со стуком пошел конем.

В комнате снова возник шумок.

«Борис Петрович, конечно, и пошутил бы к месту, и нашел о чем поговорить, — с завистью подумал Корсунов, — а я разучился по-простому разговаривать с ними».

Партия подходила к концу. Борису хотелось спросить Корсунова, играет ли он, но что-то связывало его, никак не мог отрешиться от мысли, что рядом с ним сидит резкий, нелюдимый химик. На помощь пришел Игорь:

— Вечный шах, — объявил он Балашову, движением руки показывая ход ферзем и, обращаясь к Корсунову, предложил:

— А вы сыграйте с Борисом.

Игорь и сам непрочь был бы попробовать свои силы, сразиться с учителем, но решил это сделать после Бориса — Борис играл лучше.

— Пожалуй, давайте, — подсел Корсунов к столику. «Надо выиграть во что бы то ни стало! Это мой дебют… Слышишь, Кол Николаевич, во что — бы то ни стало!» — дал он себе наказ и сделал ход. — Сицилианскую, что ли? — невинным голосом спросил он.

— Можно, — настороживаясь, ответил Балашов. «Держись, Борька, он знает теорию!»

В дверь пионерской комнаты то и дело заглядывали ученики, шептали многозначительно, удивленно, радостно:

— Химик играет…

— Вадим Николаевич играет…

— Костя говорил, — он на фронте, знаешь, как воевал!

Круг болельщиков у столика Вадима Николаевича и Бориса становился все плотнее, почти всем хотелось, чтобы победил Борис.

Это желание чувствовалось в стесненном дыхании, страстном шопоте, в том, как смотрели они на Бориса с надеждой и гордостью.

«Приналяг, химия…. На тебя взирает мир», — шутливо сказал себе Корсунов.

За спиной Вадима Николаевича кто-то взволнованно посапывал, он чувствовал теплое дыхание на своей шее.

— Мат в четыре хода, — напряженным голосом, боясь просчитаться, объявил Корсунов.

— Д-да-а… — немного растерянно произносит Борис.

Довольный Вадим Николаевич откинулся на спинку стула, обвел веселыми глазами ребят, почтительно посматривающих на него.

«Нет, положительно я давно не чувствовал себя так хорошо, как сейчас… И с Люсей все должно быть хорошо… Иначе»… — он недодумывает, торопливо отгоняет вдруг возникшую мысль о возможном разрыве. В последнее время эта мысль приходит все чаще.

— Вы не огорчайтесь, — говорит, он Борису, — я ведь участвовал и в городских турнирах. Партию вы провели умело.

Борис польщенно улыбается.

— Вадим Николаевич, теперь со мной, — просит Игорь и торопливо, чтобы учитель не отказался, расстанавливает фигуры на доске.

— Ну, что же — прошу! — предлагает Корсунов. Игорю сделать первый ход.

В коридоре кто-то запел.

«Интересно, что вчера пели в девятом классе, когда я проходил мимо? — подумал Вадим Николаевич. — Пели вчера хором какие-то вирши, на мотив: „А я сам, а я сам, я не верю чудесам“. Почему-то упоминали кальций».

Делая ответный ход, Вадим Николаевич спросил об этом у Балашова. Борис рассмеялся.

— Мы разучивали химическую оперу…

— Оперу?

— Да, ее написал Костя, чтобы легче запоминать формулы. Вот, например, ария — «формула асбеста».

Лукаво поглядывая на Вадима Николаевича, Борис негромко пропел:

— Кальций 0! Магний О! Два силициум О два!..

— Бесподобно! — восхищается химик.

— Ваш ход, — напоминает учителю Игорь.

На следующий день Корсунов встретился, с Кремлевым у двери директорского кабинета, и, прежде чем самолюбие успело ему что-нибудь подсказать, Кремлев уже протянул руку:

— Здравствуй, а я у тебя недавно был, но не застал.

— Был? — удивился Корсунов. — И я к тебе собирался зайти, но… — он замялся.

— Как ты себя чувствуешь?

Волин, приоткрыв дверь, с удовольствием отметил, что историк и химик крепко пожимают друг другу руки.

— Зайдите ко мне, товарищи, — пригласил директор, словно и не видел ни этого рукопожатия, ни радости на их лицах.

— Как у нас готовятся к теоретической конференции?

Раздался робкий стук в дверь.

— Войдите!

Порог нерешительно переступил Толя Плотников. Аккуратно завязанный красный галстук виднелся из-за его свитера с «молнией». Плотников был встревожен: зачем его мог вызвать директор?

— А-а… Иди, иди сюда поближе! — Волин встал из-за стола.

Толя приблизился ещё нерешительнее.

«За что?» — не давала ему покоя одна и та же мысль.

— Слово сдержал, — с гордостью сказал директор, протянутой ладонью указывая учителям на Толю, будто призывая их в свидетели. — Троек нет! Человек свой долг понимает! Будет хорошим комсомольцем.

Директор подошел к Плотникову и крепко пожал его руку.

Сергей Иванович с улыбкой взглянул на Толю.

— Я, Борис Петрович, у себя в девятом классе расскажу, что Плотников — человек слова. И Балашову, его другу, об этом приятно будет услышать..

Плотников сияющими глазами смотрел то на одного, то на другого учителя, ему казалось, что он спит и видит замечательный сон.

— Я теперь… я теперь, — он искал, что бы сказать большое и важное, — в третьем классе Алеше Мудрову помогу, он троешник… — наконец нашелся он и, вытянув шею, посмотрел торжествующе на Бориса Петровича.

— Вот и превосходно! — похвалил Волин, — желаю успеха!

Возвратившись домой с бюро райкома, Борис Петрович переоделся в рабочий костюм и отправился на кухню. Здесь у него были заготовлены доски для рыбачьей лодки, он мастерил ее вместе с Багаровым, — и здесь же был «исследовательский институт», в ведре плавали склеенные планки — проверялась прочность склейки.

Укрепив на верстаке одну из досок, Борис Петрович засучил рукава и, взяв фуганок, отдался работе. Шелест стружек, сворачивающихся в спирали, приятный запах дерева всегда действовали на него успокаивающе. Поработав около часа, Волин сложил инструмент, убрал доски, помыл руки и прошел к себе в кабинет. Приятно поламывало тело, сейчас с таким удовольствием возьмется за диссертацию. Борис Петрович сел за стол, но оттягивал момент начала работы, зная по опыту: чем лучше выкристаллизируется, дозреет мысль, тем легче будет писать. Сегодня на бюро райкома он кажется нашел стержень еще не написанного раздела «Коммунисты школы».