Борис Изюмский - Призвание

Балашов сидел, выпрямив сильный торс, немного откинув назад маленькую голову с безупречной линией пробора и старательным витком-зачесом жестких волос.

Взгляд черных, с влажным блеском, глаз юноши был самоуверен. Сквозь загар на щеках проступал здоровый румянец. Временами Балашов кончиками полусогнутых пальцев осторожно притрагивался то к одной, то к другой аккуратной брови, будто любовно поглаживал их.

Белая шелковая рубашка с длинными рукавами, перехваченными выше локтя резинками, придавала Балашову щегольской вид.

Корсунов, сухо поздоровавшись, начал урок, а Сергей Иванович стал разглядывать класс.

Кабинет химии заставлен шкафами. За их раздвижными застекленными дверцами поблескивают бесчисленные колбы, реторты, пробирки с разноцветными жидкостями.

За столами сидят по двое тридцать юношей. Почти все они выглядят взрослыми, одеты по-разному: рядом с клетчатой ковбойкой виднеется отцовский армейский китель с черной окантовкой, около серой сатиновой рубашки — модный пиджак с двумя продольными складками на спине.

Корсунов, не садясь, открывает журнал, отмечает отсутствующих и с минуту, в напряженной тишине, смотрит на список, словно изучая его. «Играет в строгость», подумал Кремлей.

Один из учеников, не выдержав долгой паузы, что-то прошептал соседу.

— Разговоры прекратить! — отчеканил химик, не поднимая головы.

— Каковы химические свойства азота?.. — спросил он к после томительной паузы вызвал: — Дружков!

К доске вышел ученик невысокого роста в бархатной куртке с «молнией». У него маленькая голова, маленькие уши, весь он какой-то чистенький, но не кажется изнеженным.

Дружков отвечает неплохо, но то и дело останавливается к опасливо поглядывает на учителя. Химик стоит с каменным лицом, на котором ничего нельзя прочесть.

— Напишите на доске формулу соединения азота с водородом, — требует он, и Сергей Иванович удивляется скрипуче-металлическим ноткам в голосе Вадима. Обычно их у него не было.

Юноша написал, но по рассеянности допустил ошибку в обозначении валентности азота.

Корсунов подошел к доске, раздраженно постучал мелом.

— Вы не хотите думать! — сердито кольнул он глазами. — Прошлый раз я вам поставил чахоточную тройку! — Он особенно подчеркнул слово «чахоточную».

«Как же тебя любить?» — укоризненно думает Сергей Иванович, вспомнив разговор у Корсуновых.

— Я вчера два часа потратил… — начал было оправдываться Дружков, но только подлил масла в огонь.

— Можно и двадцать потратить, но без толка, — холодно говорит химик. — Если вы полагаете, что я буду поощрять недобросовестную работу, то ошибаетесь. Вы в состоянии отвечать на четыре, а отвечали на двойку. Садитесь!

Он выставляет в журнале жирную цифру 2 и старательно промокает ее.

С первых же минут Кремлеву многое не понравилось на этом уроке. И какой-то надрывной тон его, и общая нервозность, и манера учителя при объяснении либо возбужденно ходить по классу, либо, остановившись около одного ученика и глядя только на него, объяснять как бы ему одному. От этого ученик смущался, терял нить мысли, и хотя кивал головой в такт словам учителя, но вряд ли мог внимательно слушать его.

Не понравились Сергею Ивановичу и неуместная язвительность Вадима («напрасно он считает их глупцами», — подумал Кремлев), и плохо скрываемая учениками недоброжелательность — в улыбках, глазах, репликах.

Ясно было — шла скрытая, никому не нужная война.

Правда, объяснял новый материал Вадим Николаевич мастерски, чувствовалось, что он безупречно знает химию, любит свой предмет, но и здесь у него получалось так, будто он сдерживал себя, ни на минуту не забывал, что следует сохранять дистанцию между собой и классом.

Взрыв произошел минут за пять до окончания урока. Корсунов решил проверить, как помнят прошлогодний материал.

— Скажите, Балашов, в чем сущность контактного метода получения серной кислоты? — спросил он.

Балашов помедлил, стал отвечать, но неправильно.

— Ну, можно ли быть таким бестолковым? — с оскорбительным сожалением сказал Вадим Николаевич, осуждающе глядя на Бориса. — При чем же здесь камерный способ?

Балашов побледнел.

— Не всем же гениальными быть! — самолюбиво бросил он, в упор глядя на учителя.

— Вы еще дерзите! — вспылил Корсунов и сжал спинку стула так, что тонкие пальцы побелели.

— А вы не оскорбляйте! — уже не помня себя; баском выкрикнул Балашов.

— Прошу вас, — зловеще-вежливо произнес химик, — покинуть класс.

Краска гнева, проступив у Корсунова на шее, медленно поднялась к щекам и лбу.

Сергей Иванович подумал, стараясь не глядеть на Корсунова, за которого было стыдно: «А если не выйдет, что ты сделаешь?»

Кремлев был противником удаления из класса, считал эту меру крайней и почти никогда не прибегал к ней.

— Выйдите из классе! — снова раздался голос Корсунова, Он говорил замедленно, растягивая слова.

— Не выйду! — резко, охрипшим от волнения голосом, ответил Балашов и стиснул зубы так, что забегали желваки. Чувствовалось, что он внутренне напрягся, словно для прыжка.

— Тогда выйду я, — угрожающе объявил Корсунов, — но вам от этого будет хуже.

«И ведь, действительно, уйдет, — мысленно возмущался Сергей Иванович, — сам же все раздул, а меня оставит в дурацком положении».

К счастью, раздался звонок, Корсунов сердито захлопнул полевую сумку и покинул класс.

В учительской он, нервничая, непрерывно затягиваясь, курил папиросу за папиросой. Ему неприятно было, что такая сцена произошла в присутствии Сергея Ивановича, но он считал себя правым и несправедливо оскорбленным.

— Их надо обламывать! Им только дай потачку… — говорил он, ища сочувствия у Кремлева.

Сергей Иванович прямо сказал Корсунову о том, что ему не понравилось на уроке.

— Если ты дальше пойдешь по этому пути искусственного нагнетания «строгости», — скатишься к старорежимным притеснителям школьников… Надо уважать в каждом ученике человека…

Вадим Николаевич, выслушав его, скептически скривил тонкие губы:

— Поработаешь с ними два-три месяца, тогда сам поймешь. А я все же пойду к директору, — грубияна надо наказать…

В кабинете химии девятиклассники окружили Балашова.

— Зачем ты затеял? — осуждающе говорил Виктор Долгополов, немного сутулый юноша с широким носом на добродушном лице, — разве не знаешь Вадима Николаевича?

— Твой Кол Николаевич оскорбил меня, — круто повернулся к Виктору Балашов, и желваки снова забегали у него под смуглой кожей на скулах.

— Пора, Борис, научиться сдерживать себя! — придвинулся к Балашову Сема Янович. Несмотря на то, что он немного приподнимался на носках, его курчавая голова едва доходила Борису до плеча. — Нечего сказать, хорошее начало знакомства с нашим классным руководителем, — сокрушенно воскликнул он и поддернул галстук на тонкой шее.