Вера Кудрявцева - Летний дождь

— Ну? — не поверил Петр Иванович.

— Точно! А хошь — расскажу тебе, как баба черта провела? Похохочешь — вся хворь с тебя… — Но увидел знаки Юрия, мол, закругляйся, попятился к двери. — Ну, пока, Петр Иваныч, до свиданьица! Тихо, Валя, тихо…

Оживились глаза отца.

— Ох, Валя, Валя! Вернулся! Молодец, — рассказывал Юрию. — Смолоду с придурью мужик: мол, деревню перерос, до города не дорос — давай пить. Жена ушла за другого, он драться. Угодил в тюрьму. Вернулся с год назад — и ко мне: Петр Иваныч, помоги! Дай человеку душу отвести! Возьми на работу, но сперва, мол, отпуск оформи — душа воли просит! Выдали ему отпускные, а он — фьють! Только его и видали! И вот вернулся! Прикатил! А я, ты знаешь, верил почему-то, — радовался отец, как мальчишка. — Верить, Юрик, людям надо, так легче и им, и самому.

— Ты бы отдохнул, отец, — положил Юрий свою ладонь на исхудалую руку отца.

— Отдохну, сынок, — пожал он руку сына. — Отдохну… Сказать тебе хочу, пока нет наших женщин… Не встать мне, однако, сынок…

— Ну что ты, батя…

— Ничего, Юрик, ничего: пожил… Годки-то мои ведь все почти полегли, а я пожил… И поработал на своем веку… Удачи были и ошибки… Но одним я доволен, Юрик: людей любил… любил людей… Сколько колен на моих глазах выросло, поднялось. Уходили на чужу сторону — переживал. Возвращались — радовался… С таких ведь вот лет — на твоих глазах… Как родные… Вот и Валя вернулся… Отдадут хозяйство Глобину — вот что обидно… что еще хочу сказать тебе, Юрик: не повторяй моей судьбы…

Юрий насторожился, вопросительно смотрел на отца.

— Не раскаиваюсь, нет: сильно жил, особенно в первые года, как принял совхоз. Но тебе не советую, нет…

— Да я и не думаю — что ты?

— Степанов у меня был, тобой, интересовался будто бы между прочим, вот мне и показалось… Глобиным только все теперь и по плечу… Их, видно, время… может, так и должно быть…

Вот тогда, во время этого разговора с отцом, и решил Юрий: пойдет он к товарищу Степанову, объяснит все, попросит, наконец. Как никакое другое лекарство, нужна сейчас отцу моральная поддержка, вера в то, что поднимет он совхоз, выведет в передовые — вон как уважают его люди.

Шел Юрий по одноэтажной улице районного городка, сочинял свою горячую речь в защиту отца, не заметил, как выбрел к городскому пруду. На берегу его, недалеко от центра, скорбно поникли цветы у подножия памятнику погибшим во время войны горожанам. Тяжким предчувствием сдавило сердце.

В вестибюле нарядного, даже с колоннами, особнячка было приятно прохладно, дремали комнатные березки, раскинув вольно пушистые ветви.

— Александр Евгеньевич занят, — объяснила ему вежливо секретарь приятного вида, одетая по моде женщина, но все же и по лицу, и по фигуре — сельчанка. — Через минуту буквально уезжает.

— Кто там, Лида? — вышел из своего кабинета Степанов. — A-а, спаситель мой? Заходите — есть еще пара минут.

И уже в кабинете объяснил по-свойски:

— Областное начальство объезжает наши края. Вот позвонили, мол, подъезжаем к границе вашего района — встречайте. Всем дел хватает — лето. Ну, как Петр Иванович?

— Пока неважно. Обширный инфаркт. И, оказывается, не первый. Все сердце в шрамах.

— Да, — нахмурился секретарь. — Работа наша такая. Не хотите у нас остаться? — спросил без обиняков, сверля Юрия глазами. — Глобин надеется окрутить вас, он на это мастер…

— Да, — усмехнулся Юрий. — Он, как я понял, на многое мастер.

— Что имете в виду? — насторожился, секретарь.

— Да это и имею в виду: деловой он у вас человек, оборотистый! — засмеялся Юрий и, посерьезнев, сказал: — Во всяком случае, понял я, почему для отца так важно… Просить я вас пришел: не отдавайте его совхоз Глобину! Не объединяйте! Не подняться отцу, если это произойдет! — страстно просил Юрий, сам не ожидал от себя, что так вовлекся в этот спор.

— Снят уже этот вопрос с повестки, зачем же объединять против воли людей… И чего они не поделили — Петр Иваныч и Глобин?

Юрий промолчал: мол, поработаете — поймете.

— Ну, а какое ваше впечатление о родных краях? — остановился перед ним секретарь.

И опять промолчал Юрий. Пожал плечами, мол, хорошего мало: деревни, где вырос, нет, отец болеет… Кому понравится.

— Ничего! — будто подслушал мысли собеседника секретарь, зашагал беспокойно по кабинету. — Ничего! — повторил оптимистически. — Начнем потихоньку набирать высоту. В этом году все пять совхозов доход дали, — не без гордости сказал он. — Правда, не все объявили о прибыли…

— Почему? — ухватился за эту ниточку разговора Юрий.

— Ну, побаиваются пока…

— Чего?

Глаза секретаря скрылись в хитрых морщинках.

— Вот то-то и оно: по-глобински-то вернее, — усмехнулся Юрий.

— Да бахвалится он больше! — надоела эта тема секретарю, — Привирает! Не без того!..

Именно на этом слове распахнулась дверь, и секретарь Лида сказала:

— Извините, Александр Евгеньевич, звонил Глобин, спрашивал, не заедете ли вы с гостями к нему в Еловую?

— Опять Еловая! — вспылил Степанов.

— Ну, — смутилась Лида. — Раньше почти всегда заезжали, до вас еще… Отдохнуть, побеседовать…

— А теперь не будем! — отрезал секретарь и добавил: — И запишите-ка мне на следующую неделю — Еловая; пора с этим разобраться!

Когда Лида вышла, Степанов развел руками, и оба расхохотались.

Потом Александр Евгеньевич стоял у окна кабинета, смотрел, как по-молодому пружиняще, легко идет, к автобусной остановке Юрий, думал невесело: «…Ишь, домой он приехал… не по нраву ему тут… туристы!.. Свой вот такой же! Приедет на час: почему это не так да то не этак! Ищем! Много ищем, как нам, деревне, теперь уже очень малой, город, страну прокормить… Ищем… потому и ошибаемся иногда… Вот и с деревушками наломали дров. А с другой стороны, разве не заманчиво было: построим новые села городского типа, со всеми удобствами… Еще как заманчиво! Задним-то умом все богаты… Эх, сыночки наши, дорогие да разумные, вас бы в нашу упряжку…»

Не знал секретарь, что и Юрий, возвращаясь от него, думал, можно сказать, о том же самом.

Пружинящая, легкая походка его — это так, привычка еще с армии держать форму. А на душе кошки скребли.

Во время разговора с секретарем Степановым, как никогда, почувствовал себя Юрий оторванным от земли, чужаком каким-то.

Мысли эти начали закрадываться еще раньше, во время разговоров с отцом, с Елизаветой Пахомовной. Раздражал Глобин откровенной, беззастенчивой уверенностью: мол, я — хозяин на земле, я! Смотри, учись, как надо жить!

А больше-то всего собой, сегодняшним, был недоволен Юрий. «…Ишь, уполномоченным будто явился… Вопросы задаю. И кому? Секретарю райкома! А он, по деликатности своей, терпит, выслушивает, отвечает… А глаза… глаза человека, хронически недосыпающего, уставшего… Делом люди заняты, ох и нелегким делом…»