Любовь Руднева - Голос из глубин

И вдруг по авансцене с грохотом, взрывая тишину, промчались мотоциклисты. В театре по-гангстерски рычали настоящие мотоциклы, и крепкие парни в шлемах оседлали их.

Они ворвались на ярмарку, схватили Пьеро, хрупкого и бескорыстного, отобрали его гроши и жизнь, мгновенно придушили ярмарочного артиста и уже хотели схватить Коломбину, но тут один из них же прикрыл ее своим телом. И сразу началась моторизованная охота за ним.

В полной тьме, прожигая черноту ночи своими фарами, не слезая с мотоциклов, гонялись за отступником моторизованные убийцы. На нем перекрещивали свои огни, как будто распинали. Наезжали на него. И тут внезапно высветилось одеяние того, кто противостоял им, — он оказался в одежде Пьеро, в его белом балахоне и черной шапочке. Только Второй Пьеро, совсем молодой, полюбив Коломбину и восстав на убийц, пал в схватке.

Для Амо и во втором действии прозвучала та же тема, что и в стихах Робера Десноса «Земля Компьена», и возникло чувство причастности к случившемуся.

…Про все это Гибаров и рассказал своим друзьям. И, как было это раньше, на Тверском бульваре, в тот вечер он отлучился и спустя полчаса, отдохнув в кабинете Андрея, вернулся в гостиную.

— А теперь, если вы не против, я расскажу вам о двух встречах, о которых в последнее время я думаю особенно много. Они связаны с тем, о чем я только что говорил вам.

— Во время своих гастролей в Праге в свободный от выступления день поехал я с Ярославой в Терезин, туда, где в Малой певности — Малой крепости — погиб ее отец, участник Сопротивления. Мне казалось, я хорошо знал большеглазого, задумчивого художника Франтишека, завещавшего свой дар дочери, — его автопортрет обитал в ее мастерской на Дейвицах, в Праге…

Я медленно шел по залам для меня самого достоверного из музеев, где преступления воспринимаются только что совершившимися. Там никто не разворачивал панораму ужасов. Нет. Но настойчиво приказы гитлеровцев, оккупировавших Чехословакию, возвращали черную явь тех дней. Хотя и в них возникала своя радуга — те приказы печатались на лимонной, малиновой, синей бумаге: запреты зажигать лампу, электрическую, кому? Еврею. Покупать хлеб — кому? Еврею. Пользоваться трамваем запретно этим изгоям и появляться в центре, в общественных местах, и еще, и еще.

А в другом зале на стенах оказались рисунки убитых нацистами детей, единственный знак их присутствия, последний, нарисованные правой рукой, изредка левой. Семья за столом, радуга, собственная фигурка с крылышками, летящая по небу.

У дверей я поднял глаза на человека с исхудалым, вытянутым лицом, в очках. Высокий, думающий лоб. Он глядел на меня, но взгляд был обращен как бы в глубь себя — он был одним из так и не вырвавшихся из Терезина. Но я уже ошарашенно смотрел на имя, выведенное под скульптурой: «Робер Деснос»…

Вся штука была в том, что тут я никак не ожидал его застать, хотя уже кое-что о нем узнал и стихи его уже были у меня на слуху с тех пор, как меня с ним свел Барро.

Он был другом Превера и Барро и Алехо Карпентьера. Полуголодная юность, поиски новых форм в театре, стихах, кинематографе, песне. Импровизатор. Он — истый француз в слове, один из первых пропагандистов латиноамериканской музыки и песни, — он побывал и на Кубе, — выдумщик, поэт для детей, и таких вот ребят, какие оказались в Терезине, разделив его участь.

Я уже знал, каким он был до того, как написал поразившую меня небольшую пьесу в стихах «Земля Компьена».

Даже сидя, лишь слегка присутулив спину, чуть прищурив глаза, иногда сопровождая рассказ свой скупым жестом правой руки, Амо помогал друзьям увидеть Робера.

— Легкая походка, и чуть-чуть боком, навстречу движению. Глаза за очками пристально неулыбчивые, а шутка раздвигает крупный рот в откровенную улыбку. Шутит негромко, часто — каламбур, наблюдение, приправленное парадоксом. Немного выше среднего роста, с запоминающимся лицом. Его обычно ничем не примечательный баритональный голос негромко и неожиданно притягательно звучит, когда напевает, — часто поет для друзей вместе с приятелем, известным шансонье.

Спорщик, но подолгу вслушивается в возражения своих оппонентов. Никогда не жалуется на неудачи, хотя, пожалуй, они преследуют его. Он слагает стихи с юности. Потом создает миниатюры-аллегории, покоряя читателя, поэтов. Верный друг, не однажды он выручал Барро советами.

До войны вместе с женами отправлялись на прогулки и бывали в том самом Компьене, где потом нацисты устроили лагерь и в него загнали Десноса. А Барро с женой своей, актрисой Мадлен Рено, добились свидания с ним в этом лагере. И позднее умудрились еще передавать ему посылки и письма. Потом был Освенцим, Бухенвальд и лагерь в Вогезах, а в конце — Терезин.

И погибая Робер продолжал писать и до последнего часа любил свою жену Юки. Я уже знал его строфы, обращенные к ней:

После неожиданной моей встречи в Терезине с Десносом, через неделю, вместе с Ярославой навестил городок Кутна-гора, бывшую столицу серебряных рудников. Мы заглянули в храм шахтера — Святую Барбару. Выйдя из него, мы медленно бродили по крутому высокому берегу высохшей реки Врхлицы, остановились, чтобы оглядеться под сенью старого дуба.

Мы молчали, каждый думал о своем, и вдруг совсем рядом послышались негромкие голоса. Двое седовласых благообразных чехов, прогуливаясь, как и мы, остановились возле нашего же дуба, только по другую сторону его широкого ствола.

Один, совсем сухонький, но очень темпераментный, что-то быстро рассказывал. Я давно убедился в том, что нас подстерегает Случай, именно нам предназначенный. Так было и в тот кутногорский день.

Яра шепотом пояснила:

«Амо, погляди, тут встретились двое старых друзей родом из этого городка. Тот, что пониже и потоньше, говорит, как ни фантастично, о Десносе. Он знал его по Терезину, где служил в охране, но, кажется, не добровольно…»

«Прошу тебя, Яра, — взмолился я, — извинись, скажи, что мы случайно услыхали их разговор, попроси разрешения познакомиться. Поясни, я давно проникся судьбой поэта, сам артист, и вот, быть может, они снисходительно отнесутся к моим непраздным вопросам».

Она выполнила мою просьбу, и уже через минуту я, смущенный, осмелился задавать вопросы вовсе незнакомому человеку. Но перед тем я сказал, что нахожусь под огромным впечатлением от встречи с Десносом, совсем неожиданной для меня в Терезине.