Ян Винецкий - Отчий дом

— Ничего нет смешного! — обидчиво проговорил Петр Николаевич. — Все тела подчиняются законам механики!

— А вы, Нестеров, все-таки подчиняйтесь инструкции, — уже миролюбивей улыбнулся Стоякин.

Миша Передков обнял Нестерова, шепнул:

— Ты слышал? Он сказал: «Вот скоро будешь летать один…» Значит он намерен выпустить в самостоятельный полет тебя первого!..

Петр Николаевич понял, что Миша стремится хоть чем-нибудь рассеять мрачное настроение его, и оттого, что рядом с ним была эта юная добрая душа, хотелось полететь сегодня же, доказать свое убеждение «на собственной шее», как говорит Стоякин.

Но первым вылетел не он. На следующий день Стоякин вызвал Зарайского и предложил лететь, а сам небрежно развалился на траве.

— Как?.. Один? — спросил Зарайский, нахмурясь.

— Да!..

В глазах Стоякина вспыхнул и тотчас же погас тот страшный огонек, которого все время настороженно ожидал и боялся Зарайский.

«Вот когда он отомстил мне за Веронику… Что делать? Господи!..»

Все, чему учил его Стоякин, забыл в эту минуту Зарайский, и ему показалось, будто впервые видит он аэроплан, страшное и непонятное чудовище, на котором ему предлагают лететь…

«Нестеров, тот все время спрашивает, спорит, якшается с мотористами, а я не задал, кажется, ни одного вопроса, словно не мне, а черту лысому предстоит когда-нибудь лететь одному. И вот она, роковая минута!.. Свалюсь, чует сердце, свалюсь… Или лучше отказаться? Сказать, что ничего не понял, ничего не знаю?..»

Он представил себе, как усмехнется Стоякин, как смерит его холодным взглядом его давний недруг Петька Нестеров, как поползет молва о его трусости…

— Н-нет! — не то вслух, не то про себя сказал Зарайский и, застегнув шлем непослушными пальцами, шагнул к аэроплану.

Плетеное сиденье жалобно скрипнуло под ним, аэроплан вздрогнул, и что-то похожее на стон почудилось Зарайскому в звоне расчалок и тросов.

Моторист Нелидов ухватился за лопасть винта, крикнул:

— Контакт!

Зарайский, не отвечая, включил контакт и открыл бензин. Мотор загудел. Стоякин поднялся с травы, подошел к аэроплану.

— Высота — двести метров. Один круг и — на посадку!

Зарайский кивнул и порулил. Все настороженно провожали аппарат глазами.

На старте Зарайский вдруг расстегнул ремни, подтянулся к подкосу, на котором висела иконка и, поцеловав ее, трижды перекрестился. Потом сел, застегнул привязные ремни. Двинул вперед бензиновый сектор. Мотор заревел с бешеной силой, и аэроплан побежал…

Губы Зарайского непрерывно шептали молитву. Деревья привокзального сада набегали с ужасающей быстротой.

— Господи, спаси и помилуй… — быстро-быстро шептал Зарайский слова молитвы и едва ли сознавая, что делает, он стал все больше и больше передвигать бензиновый сектор назад…

Мотор утихал. Аэроплан замедлил бег. Зарайский опустил хвост аппарата и выключил бензин. Мотор остановился.

От ангаров бежали люди. У Зарайского дрожали колени. «Что теперь будет? Что будет!..»

Впереди всех бежали Стоякин и маленький Нелидов, похожий на подростка. Стоякин поддерживал кортик и что-то кричал.

Зарайский увидал его свирепое лицо и невольно поежился: «Выгонит… Выгонит, как собаку!»

Взгляд Зарайского неожиданно упал на Нелидова и задержался на нем. Лицо механика было теперь необыкновенно бледным. Темные хохлацкие усы и густые нависшие брови еще больше подчеркивали бледность. Что-то испуганное и виноватое было в этом лице.

Зарайский решительно сузил глаза.

Первый подбежал Нелидов и, ухватившись за стойку, вскочил на нижнее крыло.

— Что стряслось, ваше…

Зарайский выждал, покуда подбежал Стоякин, а за ним и все офицеры группы, медленно отстегнул привязные ремни и вдруг с размаху ударил Нелидова сначала по одной щеке, потом по другой.

— Вот тебе, сволочь! Вот! — зычно, с ненавистью, в которую уже поверил сам, крикнул Зарайский и, повернув голову к Стоякину, доложил:

— На взлете обрезал мотор… Должно быть, засорена подводящая бензиновая трубка.

Петр Николаевич поглядел на Нелидова. Уши и щеки механика горели. В обвислых усах блестела слеза.

— Ваше благо… Ваше… — шептал он дрожащими губами.

За время обучения в школе Нестеров хорошо узнал механика Геннашу Нелидова. Это был удивительно работящий, скромный и честный человек. Теперь Нелидов плакал, кусал губы, и весь облик его выражал такое горе, что у Петра Николаевича дрогнуло сердце.

Да, может быть, Нелидов ошибся, не доглядел. Нельзя ошибаться механику. И без того смерть вырывает авиаторов одного за другим. Нельзя ошибаться… Но как посмел Зарайский бить Нелидова!

Все эти мысли и наблюдения пронеслись в голове Нестерова в какую-нибудь долю мгновенья. Его словно ветром подхватило и подняло на крыло аэроплана.

— Я не хотел с тобой… связываться. Но если ты еще раз посмеешь…

Зарайский не успел ответить.

— Прочь! — закричал Стоякин. Пересекая его лоб, набрякла синяя жила. Крутые желваки на щеках делали его лицо скуластым и страшным.

Зарайский выбрался из аэроплана. Стоякин сел на его место.

— Контакт! — крикнул Нелидов и дернул за винт. Мотор не заводился.

— Видите! — заторопился Зарайский. — Мотор неисправен, это же ясно!

— Он перегрелся и потому не заводится, — заметил Петр Николаевич. — Продуй его, Нелидов!

Механик стал вращать винт против хода и снова крикнул:

— Контакт!

Мотор чихнул, винт сделал один оборот и остановился.

— Пойдет, пойдет, Нелидов!

— Только сильнее дергай за пропеллер!

— Не мешало бы в клапана подлить бензинчику! — советовали со всех сторон механику. Гимнастерка Нелидова на спине стала темной от пота.

— Контакт!

Мотор чихнул снова и затрещал на малых оборотах.

— Держать крылья! — крикнул Стоякин. Все уперлись плечами в голубоватую снизу обшивку крыльев.

Стоякин давал мотору максимальные обороты, резко убирал и выдвигал бензиновый сектор.

Мотор был удивительно послушен и на больших оборотах ревел с неистовой силой.

Стоякин поднял руки и взмахнул ими. Офицеры, державшие аэроплан за крылья, отбежали в сторону. Через несколько минут Стоякин был уже в воздухе. В этот день он летал смелее и красивее обычного…

Случай с Зарайским вызвал немало пересудов. Лузгин и Митин говорили, что мотор вполне мог дать перебои и что на взлете нет ничего более опасного.

Нестеров откровенно считал Зарайского трусом и подлецом вдобавок: избиение Нелидова — не что иное, как попытка отвести от себя подозрение в малодушии.

Миша Передков сетовал на торопливость Стоякина, который задался, видимо, целью первым выпустить в самостоятельный полет своих желторотых птенцов.

Один лишь князь Вачнадзе молчал и внимательно прислушивался к горячим спорам.