Григорий Канович - Я смотрю на звезды

Она жалуется всевышнему на мясника Гирша, на торговку рыбой Сарру и, конечно, на меня. Бог спросонья плохо слышит ее, и старушка нудно и долго повторяет одно и то же:

— Ребейнешелойлом! [1] Господи ( евр. ).

Вдруг я останавливаюсь, как вкопанный.

— Ты же без шапки, Винцукас!

— На улице жарко.

— Тебя Хаим не пустит.

— Почему?

— Такой закон.

— Какой?

— На кладбище без шапки нельзя.

— Почему?

— Почему-почему… Чтобы волосы от страха дыбом не встали.

— У меня не встанут. Я мертвых не боюсь.

— Все равно нельзя.

— Тогда иди один, — злится Винцукас и переминается с ноги на ногу.

— Постой. Что, если…

— Выкладывай, — строго цедит Винцукас.

— Я забегу к Лейзеру.

— Зачем?

— За шапкой.

Скорняка Лейзера в местечке называют ученым евреем: он выписывает из Каунаса газету. Иногда скорняк дает почитать ее моему дяде Мотлу-Златоусту.

— Я так и знал, что он нападет на Польшу, — говорит скорняк.

Или:

— Я так и знал, что он захватит Австрию.

Дядя Мотл-Златоуст редко соглашается с Лейзером.

— Русские покажут ему, где раки зимуют.

— Нет, англичане.

— Нет, русские.

— Я так и знал, что ты со мной не согласишься, — бросает скорняк и уходит.

…Квартира Лейзера пахнет пушистыми зверьками. В ней побывали все воротники местечка, кроме трех каракулевых. Хозяин мебельной фабрики Айзенберг, полицмейстер Корсакас и директор гимназии Олекас ездят к скорняку в Шяуляй. Был у нас четвертый воротник из каракуля, но он недавно умер.

— Что скажешь, Авремэле? — спрашивает скорняк.

— Помогите, реб Лейзер.

— Что случилось? — пугается он.

— Ничего особенного. Позарез нужна шапка.

— Шапка? У тебя ж она есть.

— Для Винцукаса.

— А куда он девал свою?

— Дома оставил. Его без шапки Хаим не пустит.

— Вы идете на кладбище?

— Ага. Выручите, Лейзер. Винцукас наденет вашу шапку и станет евреем.

— Станет евреем? А захочет ли он?

— Захочет. Вы его не знаете!

Лейзер встает со стула, вытирает о передник очки и снимает с гвоздя свою старую, поношенную шапку.

— Не забудь принести ее обратно. Она почти новая.

— Не забуду.

— Велика она для Винцукаса.

— Ничего. Ему ненадолго.

— Я так и знал, — кивает головой Лейзер.

Вот и кладбище!

Обшарпанные могилы взбегают на гору, где лежат богатеи. Там просторно. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что там еще очень много свободных мест.

Одно из них десять лет назад купил лавочник Зак, но он до сих пор жив. Говорят, он уступил бы место трактирщику Менаше, если бы не боялся убытка…

Винцукас лениво плетется за мной. Под ноги мягким бабушкиным салопом стелется мох. То тут, то там пунцовеет земляника, подставляя солнцу свои красные щеки. Кажется, добрый волшебник рассыпал на кладбище мешок с изюмом. Изюминки разбежались, прилипли к нагретому мху, к теплой, щекочущей пятки, траве.

— Ку-ку, ку-ку! — приветствует нас кукушка.

— Поперхнись колоском, поперхнись колоском, — приговаривает Винцукас.

— Тише… Не спугни ее!

— Поперхнись, поперхнись!

— Ку-ку, ку-ку! — не унимается птица.

— Для нас старается. Мы будем жить долго-долго. Дольше лавочника Зака, полицмейстера Корсакаса, мясника Гирша. Мы никогда, никогда не умрем…

— Я умру, — перебивает меня Винцукас.

— Неправда!

— Вот и правда. Все умирают.

— Все?

— Даже полицейские.

— Ну, их не жалко.

— А если бы твой отец был не портной, а полицейский? Что тогда?

— Тогда… Тогда маляр Янкл-Лейб пришел бы к нему в участок и сказал бы: «Борех, что это такое? Скоро праздник, а мое пальто все еще не готово. Имейте совесть! Иначе я пойду к другому портному!»

— Болтаешь! Он выгнал бы маляра в три шеи!

— Что ты! Янкл-Лейб такой хороший клиент!

Винцукас сбивает можжевеловой палкой пух с одуванчиков. Шапка Лейзера упрямо сползает ему на глаза, и он отбивается от нее, как от назойливой мухи.

— Где же твой Хаим?

— Дома.

— Один?

— Один.

— А жена?

— Умерла.

— Ну и скука тут!

— У вас веселей, что ли?

— У нас хотя бы кресты есть.

— Наш бог против крестов.

— Ну и дурак!

— Кто?

— Да бог ваш.

— Тсс!..

— С крестами красивее. Тени больше… И вообще…

— Что вообще?

— Ничего.

Винцукас замолкает. Откуда-то сверху неугомонная кукушка роняет, как шишки: «Ку-ку!»

— Постучи в дверь.

— Сейчас.

Я подхожу к дому могильщика.

— Реб Хаим!

Ответа нет.

— Реб Хаим!

Молчание.

— Зря тащились, — бубнит Винцукас.

— Он, видно, за водой ушел. Коза непоена стоит. Давай посидим.

— Давай.

Я растягиваюсь на траве. Винцукас садится на могилу. По его лицу струятся капельки пота.

— Пока Хаима нет, сними шапку. Чего париться!

Винцукас обнажает голову. Волосы у него цвета сухой соломы, кажется, вот-вот они вспыхнут на солнце и сгорят.

— И ты сними, — предлагает Винцукас.

— Мне не жарко.

— Не бойся. Бог далеко, не видит. У него от старости глаза испортились.

— Может, он в очках, или в бинокль смотрит?

— На небе нет очков.

— И биноклей?

— Бинокли бывают только у военных.

— Что же там есть?

— Известно: рай и ад.

— Эх, будь я бог, я бы сделал три чуда.

— Какие?

— Купил бы велосипед, отдал бы отцу три тысячи костюмов в пошив и четыре тысячи в починку, чтоб у него была работа, и запретил бы гимназисту Владасу бить меня и дергать за уши.

— А я бы матери прислал машину, которая сама гладит и стирает.

— И все?

— Разве это мало?

— Эй, сорванцы! Что вы тут делаете? — кричит издали могильщик Хаим.

Винцукас быстро надевает шапку. Я мчусь навстречу Хаиму. Он ставит ведра на тропку, подхватывает меня и поднимает высоко-высоко.

— Не забыл? — басит могильщик. — Молодец! А это кто с тобой?

— Винцукас. Сын прачки Марии.

— Святая богородица Мария тоже была прачкой. Она стирала пеленки непорочно зачатому Христу.

— Его мама не богородица. Она стирает передники мяснику Гиршу и рубахи лавочнику Заку.

— Знаю, знаю. Что ж, будем знакомы, — Хаим протягивает Винцукасу свою тяжелую руку. — Ты не боишься могильщиков?

— Я никого не боюсь, — не очень уверенно бормочет Винцукас.

— А я боюсь, — улыбается могильщик, — волков. Они иногда забредают на кладбище, приходят прямо из сказки за моей козой и козлятами. Да что это я тут болтаю? Идемте, жулики. Я вас молоком угощу. У меня и пряники где-то завалялись. Идемте!

Хаим берет ведра и, пошатываясь, идет к себе.