Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 3
- Название:Собрание сочинений. Том 3
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Государственное издательство художественной литературы
- Год:1953
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 3 краткое содержание
Повести и рассказы, включенные в настоящий том, охватывают более чем двадцатилетний период творчества П. А. Павленко. Из повестей вошли: «Пустыня» (1931), «Русская повесть» (1942), «Степное солнце» (1948–1949) и рассказы, написанные с 1928 по 1951 г.
Собрание сочинений. Том 3 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
То, что делал этот Невский, было поистине невыносимо и требовало решительных ответных ударов.
Но все, что ни затевал Вегенер, наталкивалось на умное сопротивление, на суровый отпор. Судя по данным Бочарова, — а они были, конечно, отрывисты и случайны, — Невский расчленил свой огромный отряд на крохотные ячейки.
У него были «мостовики» — они специально следили за тем, чтобы не был восстановлен ни один мост.
Были «связисты» — они снимали по пять километров проводов в день.
Были «ораторы»-снайперы — они специально посещали сельские сходы, на которых присутствовали немецкие представители, и выступали там с «речами» из автомата.
Были, наконец, «мстители-одиночки», неуловимые, неуязвимые агенты, огромной осведомленности и страшного упорства.
Агитаторы Невского проникали в каждый дом. Его листовки Вегенер находил у порога своей избы. Его плакаты «Верни награбленное, иначе смерть!» пестрели на всех дорогах.
За убийство Штарком двух ребят в санатории Невский перебил более трех десятков солдат, не считая тех, что погибли при пожаре самого санатория.
Вегенер бежал тогда в другое село. Спустя сутки дома опустели, пошли пожары. Он перебрался на хутор за маленьким озером. Стало спокойнее, но точно в блокаде. Ни один немец не мог безопасно проникнуть на хутор или уйти из него.
За учителя Ползикова пало двенадцать немцев.
Вегенер, с трудом пересиливая себя, обосновался в селе Любавине, стоящем на оживленном шоссе. Здесь было бы совершенно отлично, если бы не так далеко от Невского. Но будь Вегенер и поближе, что он мог сделать?
Что можно предпринять против темноты, которая подстерегает любой твой шаг, против света, который выдает любое твое намерение, против морозов, которые грызут твои руки и ноги, против пожаров, которые возникают внезапно, точно зажжены какой-то сверхъестественной силой?
Солдаты, перестававшие грабить, все равно умирали от холода, от истощения. Солдаты, уставшие убивать, все равно погибали в мщенье за прошлое.
Но те, которые и грабили и убивали, те тоже не выигрывали — те тоже погибали, как все…
По воскресеньям приходилось держать весь отряд под ружьем и в полном сборе, ибо каждый осел в отряде знал наизусть плакат: «В плен беру только по воскресеньям».
Но было ли легче действовать во вторник или в четверг? Боже мой, конечно, нет. Во вторник или среду где-нибудь на оживленном перекрестке уже висел новый плакат.
В нем перечислялись фамилии десяти или пятнадцати лучших унтер-офицеров с предупреждением: «Вы будете первыми казнены за совершенные злодейства…» В этот день ни на одного из перечисленных нельзя было рассчитывать.
За окном раздался окрик часового и русские голоса в ответ. Вошел адъютант.
— Прибыл Бочаров с одним партизаном от Невского.
— Светло? — спросил Вегенер.
— Как в Луна-парке, капитан.
— Пусть войдут.
Сняв шапки и поклонившись, Бочаров и Сухов стали у дверей, позади переводчика.
— Что принесли?
Бочаров откашлялся.
— Вот Сухов бежал из отряда Невского. Он там разложение обещает сделать, он может.
— Как ты можешь разложить отряд Невского? — спросил Вегенер.
Надо будет узнать, где их провиантские базы, да и накрыть их. Без хлеба не выдержат. Факт! И разойдутся кто куда.
Он начал было подробно объяснять свой план, но Вегенер уже не слушал его — взгляд его затуманился какой-то отвлеченной мыслью. Не мигая, глядел он в промерзшее окно, за которым полыхали шумные взрывы ракет.
— Пусть уйдут, — сказал он после долгого молчания. — Я не могу видеть русских.
Переводчик жестом, без слов показал Бочарову и Сухову, чтобы они покинули комнату. Вышли во двор.
— Спать в сарае, — сказал переводчик. — В дом капитана не сметь входить.
— Поесть бы, господин переводчик, — робко попросил Бочаров, стоя без шапки во дворе собственного дома.
— Это ваше дело, — сказал переводчик.
Шопотом они обменялись мнениями, не заходя в сарай.
— Что, все они такие? — спросил Сухов. — Это ж псих форменный.
— Да он ничего, добрый. Это он так, блажит только. Ты ему ругай себя, он все простит.
— Да чего мне себя ругать-то? — сказал Сухов. — Я к нему имею дело, а он ко мне.
— Немцы любят, чтобы их величали, — подобострастно сказал Бочаров.
— Не так что-то мы с тобой сыграли, — сказал Сухов. — Я ведь что думал? Я думал, немец — хозяин, порядок.
— Н-ну! Нашел, куда за порядком ходить, — рассмеялся Бочаров. — Жить надо по-своему. Что нам немцы? Ты о себе думай. Свой курс держи.
— Какой тут курс! Такого ж психа и обмануть нельзя. Ты ему одно, он — другое. Да и с Невским теперь не знаю, как быть. На Паньку я рассчитывал.
— Его достанем. Это что! Он парень слабый — возьмем от него, что надо.
— Да, без Павла не обойтись, — сказал Сухов и спросил с любопытством: — А что, всю ночь ракеты будут кидать?
— «Свет, говорит, люблю». Беспокойный, сволочь! Ну да привыкнешь, ничего. Ракета не бомба, здоровью не вредит… Ну, пошли спать. Утром подумаем. Поработать придется нам здорово.
Ощупью пробрались к сену, закопались в него и быстро заснули.
Шестого ноября, в канун Октябрьских праздников, отряд Петра Семеновича Невского устраивался в заброшенных бараках торфяников, километрах в тридцати пяти от прежней базы.
Были Октябрьские праздники, самые торжественные на советской земле, и где бы ни был, как бы далеко от родины ни находился советский человек, в эти дни видел он себя в Москве, близ Сталина. Не хотел Невский менять порядка, утвержденного жизнью, и созвал весь отряд.
Партизаны разожгли печи в землянках, набрали на огородах мерзлой картошки, поставили на огонь чайники с желтой болотной водой.
— И заваривать не надо, — шутили они, — сама с заваркой.
Петр Семенович устроился в большом бараке и, когда люди вымылись и прогрелись, собрал их к себе.
— По землянкам разобьемся — ночью не докричишься. А до сна отпразднуем светлый день, поговорим по душам.
…В тот самый час Сталин начинал свою речь в Москве. Сирены будили темную столицу сигналами воздушных тревог, в воздухе рвались снаряды зениток, рокотали вражьи моторы, но сквозь опасность ночи шли и ехали люди к тому месту, где в свете люстр, в строгом мерцании стальных и мраморных колонн, окруженный учениками, соратниками и друзьями десятилетних битв, кровавых, трудных, но всегда победоносных, стоял у трибуны Сталин. Он похудел за время войны, но это молодило его. Он словно возвращался к годам гражданской войны, сбросив с плеч бремя прошедших с той поры лет.
Много бед пережила страна, много земель ее стонало под немецкой пятою. Судьбы родины ночь и день тревожили сознание всех, держа его в крайнем напряжении. Но Сталин был спокоен и тверд не только внешне. А от спокойной фигуры его, от медленных движений руки, от улыбки, просто и красиво освещавшей его похудевшее, но бодрое лицо, исходила сила.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: